Читаем Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции полностью

Двумястами годами раньше, в годы гражданской войны французский гуманист и мыслитель Жан Боден, наглядевшись на правление слабых сыновей Екатерины Медичи, так писал о правителях вообще: «Если государь слаб и зол – то он создает тиранию, если жесток – организует бойню, если распущен – устроит бордель, если жаден – сдерет с подданных шкуру, если неукротим – высосет кровь и мозг. Но самая страшная опасность – интеллектуальная непригодность государя».

Впрочем, ту же мысль гораздо короче выразила народная мудрость: «Простота хуже воровства».

Вот этот-то непростительный грех «простоты» и стал губительным для короля и для королевской власти во Франции.

В годы кризиса король метался из стороны в сторону, обещал министрам поддержку – и бросал их в критический момент. Потом, когда революция стала неизбежной – он то пытался противиться ходу событий, то уступал. Уж делал бы что-то одно!

Королева была не чета королю. Намного более активная и энергичная, она была душой сопротивления революции. Но именно поэтому она также сыграла немалую роль в крушении режима.

Уж слишком ненавидели «австриячку». Причем ненавидела прежде всего аристократия – те, кто не был приближен ко двору.

Притом и ей был присущ тот же грех, что и королю: «интеллектуальная непригодность», она же «простота».

Можно поискать и другие частные обстоятельства. К примеру, важную, а может быть, роковую роль сыграла такая случайность, как болезнь двух министров, случившаяся уж очень не вовремя: как раз в момент созыва нотаблей, на рубеже 1786–1787 годов. Не заболей они, может быть, нотаблей удалось бы уломать, они бы согласились дать деньги, и… революции бы не было. Или она случилась бы в другое время и совсем в иных обстоятельствах.

Или армейская реформа. Суть ее для нас не так уж важна, но понятно, что поскольку она исходила от герцога Орлеанского, который всегда выступал на стороне прогресса, – ее идеи были прогрессивными. Притом герцог, постоянно фрондировавший, в тот момент был как раз лоялен, и король принял идею благосклонно. Вроде бы именно то, что требовалось: прогрессивная реформа…

А между тем все современники согласны с тем, что это улучшение стало одной из второстепенных причин успеха революции. В критический момент оказалось, что армия, в разгаре реформы не так надежна, как была. Как видно, система слишком прогнила…

<p>Насколько субъективно все объективное?</p></span><span>

«Но, – скажет читатель, – что ж вы все о мелочах и случайностях? А как же объективные факторы?»

Они были, а как же. Только при внимательном рассмотрении мы увидим, что едва ли не все объективные факторы носили какой-то… какой-то субъективный характер.

Перечислим основные.

Это, во-первых, век Просвещения и деятельность просветителей. Это стремление все поверить и все проверить Разумом. Это прочность режима, сыгравшая с ним очень злую шутку. Это недальновидность (мягко выражаясь) аристократии, которая, вместо того чтобы хранить столь благоприятный для нее режим, сделала все, чтобы его поломать.

И только один фактор можно назвать вполне объективным. Это народ, это роль парижского пролетариата. Но этот фактор появляется значительно позже, поэтому начнем с других.

<p>Дух Разума</p></span><span>

Это была великая страшная проповедь Божественного Провидения к людям, состоявшая в двух пунктах. Революции, – было сказано в этой проповеди – происходят только от злоупотреблений правительства; то был первый пункт, обращенный к государям. Но злоупотребления все-таки несравненно лучше революций; это был второй пункт, обращенный к народам.

Жозеф де Местр

Век Просвещения, дух Просвещения вроде бы не ставил целью уничтожение монархии. Скорее наоборот. Вольтер боролся с церковью, а отнюдь не с королем (и даже не с аристократией). Вообще просветители мечтали о просвещенном монархе, чтобы самим быть доверенными его советчиками – и уж никак не собирались быть полновластными хозяевами страны.

Просвещенный XVIII век, век Разума, был воодушевлен стремлением к идеалу. Прогресс идет быстрыми темпами. Всеобщее счастье – казалось тогда – уже близко, вот оно, за углом. И если оно еще не пришло, то виной тому обстоятельства, которые нетрудно преодолеть: злая воля отдельных аристократов, корыстолюбивые попы, которые нарочно, в своих интересах, обманывают людей, и тому подобное.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Покер лжецов
Покер лжецов

«Покер лжецов» — документальный вариант истории об инвестиционных банках, раскрывающий подоплеку повести Тома Вулфа «Bonfire of the Vanities» («Костер тщеславия»). Льюис описывает головокружительный путь своего героя по торговым площадкам фирмы Salomon Brothers в Лондоне и Нью-Йорке в середине бурных 1980-х годов, когда фирма являлась самым мощным и прибыльным инвестиционным банком мира. История этого пути — от простого стажера к подмастерью-геку и к победному званию «большой хобот» — оказалась забавной и пугающей. Это откровенный, безжалостный и захватывающий дух рассказ об истерической алчности и честолюбии в замкнутом, маниакально одержимом мире рынка облигаций. Эксцессы Уолл-стрит, бывшие центральной темой 80-х годов XX века, нашли точное отражение в «Покере лжецов».

Майкл Льюис

Финансы / Экономика / Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / О бизнесе популярно / Финансы и бизнес / Ценные бумаги
The Black Swan: The Impact of the Highly Improbable
The Black Swan: The Impact of the Highly Improbable

A BLACK SWAN is a highly improbable event with three principal characteristics: It is unpredictable; it carries a massive impact; and, after the fact, we concoct an explanation that makes it appear less random, and more predictable, than it was. The astonishing success of Google was a black swan; so was 9/11. For Nassim Nicholas Taleb, black swans underlie almost everything about our world, from the rise of religions to events in our own personal lives.Why do we not acknowledge the phenomenon of black swans until after they occur? Part of the answer, according to Taleb, is that humans are hardwired to learn specifics when they should be focused on generalities. We concentrate on things we already know and time and time again fail to take into consideration what we don't know. We are, therefore, unable to truly estimate opportunities, too vulnerable to the impulse to simplify, narrate, and categorize, and not open enough to rewarding those who can imagine the "impossible."For years, Taleb has studied how we fool ourselves into thinking we know more than we actually do. We restrict our thinking to the irrelevant and inconsequential, while large events continue to surprise us and shape our world. Now, in this revelatory book, Taleb explains everything we know about what we don't know. He offers surprisingly simple tricks for dealing with black swans and benefiting from them.Elegant, startling, and universal in its applications, The Black Swan will change the way you look at the world. Taleb is a vastly entertaining writer, with wit, irreverence, and unusual stories to tell. He has a polymathic command of subjects ranging from cognitive science to business to probability theory. The Black Swan is a landmark book—itself a black swan.Nassim Nicholas Taleb has devoted his life to immersing himself in problems of luck, uncertainty, probability, and knowledge. Part literary essayist, part empiricist, part no-nonsense mathematical trader, he is currently taking a break by serving as the Dean's Professor in the Sciences of Uncertainty at the University of Massachusetts at Amherst. His last book, the bestseller Fooled by Randomness, has been published in twenty languages, Taleb lives mostly in New York.

Nassim Nicholas Taleb

Документальная литература / Культурология / История