Читаем Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции полностью

Робеспьер никогда не был сторонником этой кампании. Да и в Комитете многие весьма критически относились к этой кампании и довольно быстро с ней покончили – ряд дехристианизаторов был отправлен на гильотину вместе с Эбером и его друзьями. Но это не означало, что члены Комитета хотели восстановить католичество как господствующую религию; самое большое, они готовы были считать ее терпимой. Католичество, христианство есть набор нелепых предрассудков, считали они, но тем не менее несомненно, что есть Верховное Существо[20], благое и всемогущее, которое правит миром.

А через 2 дня Робеспьер и Кутон проводят через Конвент закон от 22 прериаля, ликвидирующий последние гарантии правосудия, именно в этом законе, между прочим, появляется формула «враг народа», которая имеет большое будущее. Один из депутатов воскликнул: «Если закон пройдет, нам всем остается только застрелиться!» Закон прошел. И за следующие полтора месяца в Париже было казнено приблизительно столько же человек (около 1300), сколько за предыдущие 15 месяцев.

Итак, Робеспьер стал диктатором? О нет!

<p>23</p>

Именно полная победа Комитета над всеми врагами – внутренними и внешними – обрекла его на скорый конец.

Марксистские историки пишут, что как раз в это время стала размываться социальная база якобинской диктатуры. Если перевести эту фразу с птичьего языка на обыкновенный, то окажется, что они высказывали весьма здравую мысль[21]. Она состояла в том, что, пока часть Франции была оккупирована иностранными войсками, всем, кто выгадал от революции, грозили материальные потери, а Конвенту был необходим Комитет общественного спасения как бастион против внешнего врага, против парижан и так далее – с господством Комитета соглашались как с бесспорно меньшим злом. Согласились даже отдать на казнь Дантона и его друзей.

До сих пор Комитет действительно представлял Конвент и был необходим Конвенту, как прочный бастион, защищавший его от посягательств Коммуны. Теперь внешний враг отброшен, Коммуна очищена от эбертистов, казнен прокурор Парижа Шометт, и вакансии заполнены друзьями Робеспьера. Можно сказать, что угроза от парижан миновала – и Комитет уже не так жизненно необходим Конвенту. А с другой стороны, весь Конвент был смертельно напуган казнью Дантона. Не то чтобы депутаты так скорбели о Дантоне, но если можно ночью арестовать такого человека, значит, отныне никакие заслуги перед Революцией не гарантируют безопасности. Отныне любой чувствует себя под угрозой, многие депутаты месяцами не ночуют дома. Раньше Комитет угнетал, но и защищал Конвент – теперь он уже не так необходим, и Конвент ждет лишь случая, чтобы сбросить ярмо Комитета.

А в Комитете многие хотели бы сбросить с себя ярмо Робеспьера. И в Комитете понемногу стало формироваться антиробеспьеровское большинство.

Невероятная популярность Робеспьера сослужила ему плохую службу: если диктаторы XX века использовали народную любовь как мощный козырь (хотя и в XX веке Троцкому она мало помогла), то в XVIII веке она лишь обуза. Робеспьер ни в коей мере не диктатор, но его принимают за диктатора. Когда полусумасшедшая старуха Катрин Тео видит в Робеспьере нового Мессию, это для его врагов удобный предлог начать судебную расправу, которая – даром что сам Робеспьер, конечно, не имел к Катрин Тео никакого отношения – косвенно скомпрометирует и его.

В начале мессидора (29 июня) после особенно бурной сцены Робеспьер в ярости ушел из Комитета. В следующие полтора месяца он не бывает в Комитете и почти не показывается в Конвенте, он активно выступает только в своей твердыне – в клубе якобинцев.

Возможно, он думал, как и Дантон год назад, что без него все равно обойтись не смогут. Может быть, он, как многие революционеры до него, чувствовал, что события вышли из-под контроля, что изменить их ход он бессилен, что все они играют роли в одной из ненаписанных пьес Беккета. Но с этого момента фактически объявлена война: Робеспьер против Бийо-Варенна и Колло д'Эрбуа. Ловкач Барер, как всегда, будет до последнего момента лавировать, ставя на победителя, и позиция остальных тоже не вполне определена, но в отсутствие Робеспьера и Сен-Жюста (он в армии) делами заправляют Бийо и Колло.

Робеспьер на вершине власти и популярности, но он почти одинок. Кто на его стороне в Комитете? Кутон и Сен-Жюст, да и те с оговорками (Сен-Жюст, к примеру, не одобрял ни праздник Верховного Существа, ни закон от 22 прериаля). А врагов у него все больше.

Робеспьер стремится опереться на политический центр, на «Болото» Конвента. Он провел жуткий закон от 22 прериаля, но он же и в то же самое время всеми силами стремится оттянуть суд над 73 сторонниками жирондистов, который означал бы их казнь. Парадоксально, но сначала их спасало заступничество Робеспьера, которое оттянуло их казнь, а затем его гибель; после нее ветер подул в другую сторону, и их освободили и даже вернули в Конвент.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Покер лжецов
Покер лжецов

«Покер лжецов» — документальный вариант истории об инвестиционных банках, раскрывающий подоплеку повести Тома Вулфа «Bonfire of the Vanities» («Костер тщеславия»). Льюис описывает головокружительный путь своего героя по торговым площадкам фирмы Salomon Brothers в Лондоне и Нью-Йорке в середине бурных 1980-х годов, когда фирма являлась самым мощным и прибыльным инвестиционным банком мира. История этого пути — от простого стажера к подмастерью-геку и к победному званию «большой хобот» — оказалась забавной и пугающей. Это откровенный, безжалостный и захватывающий дух рассказ об истерической алчности и честолюбии в замкнутом, маниакально одержимом мире рынка облигаций. Эксцессы Уолл-стрит, бывшие центральной темой 80-х годов XX века, нашли точное отражение в «Покере лжецов».

Майкл Льюис

Финансы / Экономика / Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / О бизнесе популярно / Финансы и бизнес / Ценные бумаги
The Black Swan: The Impact of the Highly Improbable
The Black Swan: The Impact of the Highly Improbable

A BLACK SWAN is a highly improbable event with three principal characteristics: It is unpredictable; it carries a massive impact; and, after the fact, we concoct an explanation that makes it appear less random, and more predictable, than it was. The astonishing success of Google was a black swan; so was 9/11. For Nassim Nicholas Taleb, black swans underlie almost everything about our world, from the rise of religions to events in our own personal lives.Why do we not acknowledge the phenomenon of black swans until after they occur? Part of the answer, according to Taleb, is that humans are hardwired to learn specifics when they should be focused on generalities. We concentrate on things we already know and time and time again fail to take into consideration what we don't know. We are, therefore, unable to truly estimate opportunities, too vulnerable to the impulse to simplify, narrate, and categorize, and not open enough to rewarding those who can imagine the "impossible."For years, Taleb has studied how we fool ourselves into thinking we know more than we actually do. We restrict our thinking to the irrelevant and inconsequential, while large events continue to surprise us and shape our world. Now, in this revelatory book, Taleb explains everything we know about what we don't know. He offers surprisingly simple tricks for dealing with black swans and benefiting from them.Elegant, startling, and universal in its applications, The Black Swan will change the way you look at the world. Taleb is a vastly entertaining writer, with wit, irreverence, and unusual stories to tell. He has a polymathic command of subjects ranging from cognitive science to business to probability theory. The Black Swan is a landmark book—itself a black swan.Nassim Nicholas Taleb has devoted his life to immersing himself in problems of luck, uncertainty, probability, and knowledge. Part literary essayist, part empiricist, part no-nonsense mathematical trader, he is currently taking a break by serving as the Dean's Professor in the Sciences of Uncertainty at the University of Massachusetts at Amherst. His last book, the bestseller Fooled by Randomness, has been published in twenty languages, Taleb lives mostly in New York.

Nassim Nicholas Taleb

Документальная литература / Культурология / История