Загадки княжны Таракановой

– Пиши: опять отвечать отказывается, – жестко обращается князь к Ушакову. – И третий вопрос: от кого получили вы тексты завещаний российских государей?

– Но я уже отвечала вам: не знаю… Может быть, и есть моя вина в том, что, не зная, я отправила их графу…

– И на третий вопрос отвечать не желает. – И князь, пряча глаза, сказал Елизавете: – Ну что ж, видит Бог, государыня была к вам милостива, но всякому терпению есть конец. – И он приказал Ушакову: – Пусть войдет господин комендант…

«Клянусь, она с любопытством ожидала дальнейшего. Не с ужасом, а с любопытством. И такая была гордая! Господи, отведи искушение!»

В камеру вошли комендант и солдаты.

– Отберите у сей женщины все! Все, кроме постели и самого нужного белья и одного-единственного платья. Ее служанку более не допускать к ней. Пищу давать крестьянскую. Простую кашу… Офицеры и двое солдат должны находиться теперь внутри помещения денно и нощно. Господин Ушаков! Переведите ей.

В камеру уже входили офицеры и солдаты. Комендант выносил вещи принцессы.

Она выслушала Ушакова, залилась слезами и упала на постель.

– Ах, голубушка, я же предупреждал, – сказал князь и торопливо вышел из камеры. Он не терпел женских слез.

В камере остались офицер, двое солдат и Елизавета.

Она тотчас перестала плакать, внимательно посмотрела на пришедших и обратилась к ним сначала по-немецки:

– Вы тут намерены быть всегда, господа?

Но они молчали.

Она заговорила по-французски.

Солдаты и офицер только переглянулись и продолжали молчать.

Они понимали только по-русски.

В своем дворце Голицын в халате сидел в кабинете. Перед ним стоял комендант крепости Чернышев. Комендант докладывал.

– Совсем плоха. Два дня не ела. И кровью ее рвало. Не может она принимать эту пишу. Потом вас все звала. Но солдатушки не понимают… Наконец многократным произнесением вашего имени она их вразумила. Те дали ей перо и бумагу. Вот, Ваше сиятельство…

Князь читает записку Елизаветы:

– «Именем Бога умоляю вас, сжальтесь надо мной. Здесь, кроме вас, некому меня защитить. Придите! Я, как в могиле, в таком молчании…»

Голицын пришел в камеру Елизаветы. На этот раз один, без Ушакова.

– Увещеваю вас, сударыня… Сами видите, к чему приводит запирательство. Откройтесь, государыня милостива.

Она хотела ответить и закашлялась.

«Помрет… Помрет, а мы так и не узнаем. Ох, будет гнев!»