Медик ушел, забрав с пола покрывало, вернув на место шандал и распинав по углам разлетевшиеся свечи. В полутьме, освещаемой лишь сполохами из камина, в чужой слишком просторной и слишком голой комнате, я почувствовал, что счастлив.
Сейчас лягу в постель с Монсеньером, и никто мне ничего не скажет.
Я опустил полог, поправил одеяло и устроился у левого бока Монсеньера, уткнувшись ему в подмышку. Под щеку попало что-то мягкое. Это был кисет с четверговой солью, забытый в кармане бархатного дублета с бог знает какого времени, развязавшийся и осыпавший содержимым Монсеньера. Последнее усилие перед тем как заснуть я потратил на то, чтобы сдуть с мсье Армана соль и насколько возможно стряхнуть ее с простыней.
Глава 25. Красный конь (30–31 октября 1628)
Бескрайнее пространство терялось во мгле. Где кончалась земная твердь, где начиналась небесная – неизвестно. Издалека донесся барабанный бой, он нарастал, ускорялся, барабан стучал неистово и отчаянно, как сердце, готовое разорваться, и за стуком пришел свет – степь осветили рваные сполохи, и красный конь с горящей гривой – это стук его копыт я принял за барабанный бой – мчался в багровом зареве, разделяя землю и небо огненной границей…
Я проснулся. Где-то бил барабан и раздалась команда
– Простите, Монсеньер, вам лучше? – я решил взять быка за рога. – Мэтр Шико сказал спать тут, а то у вас вчера был припадок.
– Я выспался, – наконец ответил он. – Конечно, мне лучше.
– Умываться? – я вскочил с кровати, полностью упустив из виду отсутствие на мне каких-либо штанов.
Судя по его округлившимся глазам, мне удалось его удивить. Он протянул руку и поймал меня за рубаху: – Что с бровью?
От его движения ткань затрещала – кровь присохла и теперь отдиралась, мне стало не до брови.
– Я ударился о столбик, – показал я на балдахин. – А спиной – о вашу кирасу, – предупредил я следующий вопрос.