Между тем та забытая повесть помогает понять суть событий, называемых сегодня голодомором. Ныне обнародована масса подробностей тогдашней трагедии. Ее изучают, много пишут о причинах и последствиях случившегося. Публикуются официальные документы и свидетельства уцелевших очевидцев. Одно лишь ускользает от внимания «голодомороведов». Они обходят стороной вопрос о том, что представляло собой украинское село накануне катастрофы 1932–1933 годов.
А картина была неприглядная. С конца 1920-х годов в Украинской ССР (и во всем Советском Союзе) развернулась массовая кампания антирелигиозных гонений. Кампания инициировалась властями, однако население в большинстве своем не только не противилось ей, но и поддерживало. На сельских сходах принимались решения о закрытии храмов, использовании церковных зданий для хозяйственных нужд или превращения их в клубы.
«Бог нам больше не нужен!» – громогласно заявляли крестьяне. В центре селений устраивались большие костры, куда жители сносили вынесенные из хат иконы. С закрытых храмов снимались кресты и колокола. Изгонялись (часто с применением насилия, сопровождаемого насмешками и издевательствами) из сел священники. Целые районы «освобождались» от «религиозного дурмана», гордо рапортовали, что на их территории не осталось «ни одной церкви, ни одного попа». «Социалистическое переустройство сельского хозяйства обусловило отход широких трудящихся масс от религии», – восторженно писал журнал «Безвірник» («Безбожник»), орган Союза воинствующих безбожников Украины. Сам указанный Союз на начало 1932 года насчитывал 2 300 000 членов.
Справедливости ради надо сказать, что не все крестьяне поддерживали «войну с Богом». Однако среди неподдерживающих – большинство предпочитало молчать. Открыто протестовали немногие. И эта немногочисленность сопротивлявшихся позволяла властям безбоязненно репрессировать их, а заодно поощряла правящий режим на новые агрессивные действия.
Так и подошли 1932–1933 годы. Ну а потом случилось то, что случилось. «Села стояли почти пустые, дворы и улицы позарастали высокими бурьянами», – так в одном из сборников свидетельств о голодоморе описывает последствия трагедии очевидец из села Липово под Кременчугом. Безусловно, это был ужас. Но если просмотреть вышеназванный журнал «Безвірник», то можно обнаружить там упоминание об этом селе как о месте активной деятельности воинствующих безбожников. Церковь там закрыли с одобрения населения, жители (во всяком случае, их большинство) решили, что проживут без Бога.
Вот другое свидетельство очевидца: «В нашем селе Винницкие Ставы (Киевщина) от голода умерло тридцать процентов моих земляков». Тоже ужасно. Но и это село упоминается в том же журнале по тому же поводу.
Аналогичным образом описывает кошмар 1933 года уцелевший свидетель из села Веселый Кут Таращанского района, где люди умирали от голода прямо на улице. Только Веселый Кут также оказался «безбожной зоной».
Перечень примеров можно продолжить. То, что происходило в различных селах Украины (как, кстати сказать, и в селах многих регионов РСФСР) в 1932–1933 годах, в общих чертах похоже. Но и картина предголодоморных лет там примерно одинакова. Наверное, можно было бы попытаться установить взаимосвязь между двумя событиями. Это огромное поле деятельности для историков. Однако руки до него у «голодомороведов» почему-то не доходят.
Как не доходят у них руки и до другого. Одновременно с антицерковной кампанией в селах происходило и так называемое раскулачивание. И если об ущербе, нанесенном этим процессом сельскому хозяйству, написано уже немало, то другая сторона происходившего находится (опять же) за рамками внимания исследователей. Для наглядности стоит вновь обратиться к одному из сборников свидетельств о 1933 годе. Вот, например, цитата из воспоминаний жителя села Макиевка (оно находится под Нежином): «В феврале – голод, и в хате шаром покати. И блуждали по селам люди в поисках гнилой картошки или перемерзлой свеклы. В левадах по берегам реки Перевид дерли кору с деревьев, обрезали ветки вербы, ели почки, молоденькие листья и травы». И далее: «Подобрали в тот день на базарной площади закостеневшего старичка с плетеной корзинкой и сгорбленную старушку с торбочкой, направили трупы в Галицкую больницу. Там, в мертвецкой, уже двадцать четыре мертвеца было».