Загадки Петербурга I. Умышленный город

Предательство Азефа не было следствием страха или слабости: он выбрал его сознательно. В 1892 году Евно Азеф уехал из Ростова, где был замешан в студенческих волнениях, в Германию; там он вошел в группу русских социалистов — и одновременно предложил свои услуги Департаменту полиции. В 1901 году Азеф стал одним из создателей партии эсеров, с 1903 года — главой ее Боевой организации, совершавшей политические убийства. Но лучше процитировать Савинкова, который защищал Азефа перед ЦК эсеров. По его словам, Азеф «руководил с осени 1903 года Боевой организацией и в разной степени участвовал в последующих террористических актах: в убийстве министра внутренних дел Плеве, в убийстве великого князя Сергея Александровича, в покушении на петербургского генерал-губернатора Трепова… на киевского генерал-губернатора Клейгельса… на нижегородского генерал-губернатора барона Унтерберга… на московского генерал-губернатора адмирала Дубасова… на министра внутренних дел Дурново… на офицеров Семеновского полка генерала Мина и полковника Римана… на заведующего политическим розыском Рачковского, в убийстве Георгия Гапона, в покушении на командира Черноморского флота адмирала Чухнина… на премьер-министра Столыпина и в трех покушениях на царя». Савинков не знал, что одновременно с этим Азеф выдавал полиции террористов Боевой организации и других эсеров. Не менее страшным было то, что убийства губернаторов, министров, членов императорской семьи совершались с ведома Департамента полиции!

Разоблачил Азефа и многих других провокаторов В. Л. Бурцев. О том, как его отблагодарили победившие большевики, мы уже говорили. Бурцев нанес серьезный урон революционному делу. За яркой завесой — с баррикадами, велеречивыми интеллигентами, буревестниками, боевыми дружинами — открылись неслыханная провокация и низость, проступили черты Азефа. Оказалось, что будущее России решалось не на баррикадах и не в Государственной думе, а в тайных закутах политического сыска, разъеденного провокацией.

«Все начало отшатываться от болотных огоньков революции, — особенно когда премьер-министр (П. А. Столыпин. — Е. И.) раскрыл в речах своих в Г[осударственной] думе, около какого нравственного омута и мерзости блуждали эти огоньки, куда они манили общество; когда в других речах он раскрыл все двуличие и государственное предательство „передовых личностей“ общества, якшавшихся с парижскими и женевскими убийцами… Сколько ни щебетали социал-демократические птички, они застряли в приговоре страны, который похоронно прозвучал над ними после раскрытия закулисной стороны революции, ее темных подвалов и гнусных нор», — писал в 1911 году В. В. Розанов в статье «К кончине премьер-министра».

Если бы так!

К 1907 году революционная лихорадка стихла, по видимости не поколебав основ жизни страны. О Петербурге говорили: он стоит на болотах, но под ними — гранит; городу не страшны потрясения.

16 мая 1903 года столица праздновала свое двухсотлетие. По традиции начало торжества возвестил салют пушек Петропавловской крепости. Празднично украшенный пароход отправился по Неве к пристани у Домика Петра Великого. Из него на пароход перенесли икону Христа Спасителя, которую особенно почитал основатель города: эта икона сопровождала русские войска во время Полтавской битвы. Ее торжественно доставили к Зимнему дворцу, там у пристани ее ждали представители городского управления, сословий, высшее духовенство столицы. Крестный ход с иконой Спасителя направился к Исаакиевскому собору.

В этот день торжественные службы шли в Исаакиевском и Петропавловском соборах; митрополит совершил молебствие перед иконой Спасителя у Медного всадника. По Петровской площади прошли войска петербургского гарнизона, парад принимал император Николай II. Во время парада салютовала не только Петропавловская крепость, но и корабли, стоявшие на Неве. С залпами салюта сливался звон колоколов, музыка оркестров, «ура» петербуржцев, столпившихся на набережных. В день праздника был торжественно открыт Троицкий мост. Крестный ход с иконой Спасителя прошел от Марсова поля к Домику Петра по новому мосту, одному из красивейших в Петербурге.

Напоминанием о прошлом стала и выставка русского портрета в Таврическом дворце в марте 1905 года. Один из ее устроителей, Сергей Дягилев, объездил провинцию, отыскивая фамильные портреты, хранившиеся в старых усадьбах. В выставочных залах портреты государственных деятелей и светских красавиц, запечатленных знаменитыми мастерами, соседствовали с изображениями безвестных помещиков, увековеченных крепостными художниками.

Но связи с прошлым не обязательно было искать в музеях или на выставках — они сохранялись в обыденной жизни. Особенно заметно это становилось во время праздников — их в Петербурге встречали так же, как столетие назад. Разве что город украшался пышнее и ярче, чем прежде: на улицах и мостах сверкали электрические гирлянды, переливались светом вензеля на фасадах дворцов. В пасхальную ночь пылали факелы на Исаакиевском соборе.