Загадки Петербурга I. Умышленный город

Время в Петербурге течет так, что можно соскользнуть в реку прошлого и, хлебнув его ледяной воды, увидеть небо 14 декабря над Сенатской в магическом круге (или круге оцепления) у Медного всадника… Медный всадник — хранитель города. В 1812 году, когда Наполеон захватил Москву, из Петербурга решено было вывозить все ценное. Медный всадник должен был отправиться на север водным путем. Но к Александру I явился горожанин, майор Батурин, и рассказал, что во сне ему явился основатель города и велел передать императору, что, пока памятник его стоит на месте, город никогда не будет захвачен врагом. Медный всадник остался на своем постаменте. Поверье об охранителе города не забылось. В годы Отечественной войны, во время блокады Ленинграда монумент был надежно укрыт от обстрелов, но оставался на Сенатской площади. И сейчас Медный всадник, застывший на лету на вершине «Гром-камня», — центр одного из самых пронзительных петербургских пейзажей.

В рассказе о Петербурге его первых десятилетий мы говорили главным образом об императорском дворе, об аристократии, то есть о привилегированной части горожан. Что можно было сказать о жизни нескольких поколений бесправного городского населения, находящегося на положении, напоминающем положение каторжан?

Но к середине XVIII века картина постепенно меняется. Начинает складываться понятие «петербургский житель», у столицы появляется свое, особенное лицо. В «Описании российско-императорского столичного города Санкт-Петербурга и достопамятностей в окрестностях оного» (1794) И. Г. Георги говорит уже о типическом характере его горожан.

«Гостеприимство есть отличная нравственная склонность санкт-петербургских жителей всех классов… Склонность к переменам и предпочтение всего нового в жилищах, одеянии, обычаях, часто также в дружбе и любви показывается у многих в великой степени… Редко найдется большой город, в коем бы более начатых предприятий остались неоконченными, как здесь… Страсть к чинам и достоинствам здесь более царствует, чем в других местах… В обхождении никогда или токмо случайно спрашивается о природе незнакомой особы, но о чине, по которому и образ приема определяется… Склонность к сластолюбивой жизни и роскоши… видна в жилищах, столе, одежде, обхождении у людей всякого звания и происхождения и почти везде… В женском поле царствует всеобщее честолюбие и чувствительность.

Противоборствующие крайности здесь не менее видны, как то думают о Лондоне. В нраве здешних жителей видны удивительные противоположности. Наибольшая деятельность с напряжением всех сил… не токмо при важных, но и при малых предметах… и леность, равнодушие при важнейших делах. Наичувствительнейшее, страстное участие, принимаемое в более или менее важных случаях или приключениях других, часто совсем чужих; и холодное равнодушие при великих происшествиях… потере великих особ, даже… при собственной потере. Склонность к исступлению, загадкам о просвещении духа и отвращение от него; так, например, Калиостро здесь первый удар получил. Пренебрежение и почитание денег… нежность между людьми, которая и в жарком климате более быть не может, — и люди, находящие удовольствие, выходя из бани, в коей от 32 до 34 Реомюровых градусов жару, валяться в снегу при 10 градусах стужи; токожде бабы… кои при 20–25 градусах, в обмерзлых совершенно платьях три часа и более, стоя на льду, на Неве белье полощут.

Самое распространенное неограниченное веротерпение при великом числе весьма смешанных жителей. Единодушно почитают жизнь веселую и приятную, по крайней мере спокойную и беспечную весьма важною. Ни в каком большом городе… самоубийство столь редко не бывает, как здесь… всякий, даже и самый странный человек легко может найти несколько сходных… друзей… Все сии и прочие свойства… основываются на смешении жителей различных племен, званий и состояний и на том, что почти единственно в столице в скором времени счастие свое соделать можно».

Конечно, многое в этом опыте описания нравов выглядит наивным. Если «загадки о просвещении духа» вроде опытов Калиостро в столице успеха не имели, это свидетельствовало скорее о здравом смысле горожан, нежели о недостатке просвещения. Но в описании Георги важно то, что понятие «петербуржец» уже приобретает конкретные черты. Со временем характер его будет меняться, литература следующих двух столетий запечатлеет другой облик петербуржца — но он всегда будет ярко очерчен, характерен — он «иной», нежели прочие российские люди. И сам город в сознании русских уже отличается стилем жизни, архитектурой от остальной России, как строгая гармония творений Камерона, Кваренги — от облика привольно раскинувшейся Москвы.

Какими же стали горожане? Во-первых, более образованными. В 1781 году в Петербурге было открыто семь государственных начальных школ, в которых бесплатно обучались дети мещан, купцов, солдат. В столице выходило несколько литературных журналов, и если поначалу издатели бесплатно вручали подписки, чтобы как-то привлечь читателей, то вскоре появились и читатели, и подписчики.