Улицы Петербурга заполнены горожанами, взволнованными, чего-то ждущими. Н. С. Голицын вспоминал: «…я, увидав множество народа у главных ворот Зимнего дворца, пошел туда. Я прибыл в то самое время, когда император Николай Павлович, верхом на лошади, объявил народу об отречении в его пользу великого князя Константина Павловича от престола и о своем вступлении на престол. Стоя в задних рядах народной толпы, неистово кричавшей „ура!“ и бросавшей шапки вверх, я не мог расслышать слов государя».
А неподалеку, на других площадях и улицах, тоже толпы и крики. Сохранился рассказ старика полицейского, записанный в 1860-е годы литератором Н. А. Благовещенским («Из воспоминаний петербургского старожила»). В 1825 году этот человек служил помощником квартального надзирателя в Адмиралтейской части. Его простодушное повествование сохранило штрихи, позволяющие лучше представить происходившее в тот день: «Иду, я, братец ты мой, утром в квартал (полицейский участок. —
Воздух этого дня пронизан лихорадочным возбуждением, каким-то увлечением — оно захватывает многих. Солдатам довольно нескольких слов, приказа младшего офицера, чтобы выйти на площадь: «Приехавши в казармы и узнавши, что лейб-гренадеры присягнули Николаю Павловичу и люди были распущены обедать, они (декабристы А. И. Одоевский и П. П. Коновницын. —
Почти в одно самое время с происшествием в лейб-гренадерских казармах происходило подобное в Гвардейском экипаже… Все его (начальника бригады. —
Все планы декабристов, составленные накануне восстания, сбивались и рушились с первых шагов. Чего стоит, например, «поход» поручика Н. Панова и его лейб-гвардейцев на Сенатскую площадь! М. А. Бестужев писал в воспоминаниях «Мои тюрьмы»: «Панов повел их через крепость, в это время он мог бы овладеть ею, и, вышедши на Дворцовую набережную, повернул было во дворец, но тут кто-то сказал ему, что товарищи его не здесь, а у Сената, и что во дворце стоит саперный баталион. Панов пошел далее по набережной, потом повернул налево и, вышедши на Дворцовую площадь, пошел мимо стоявших тут орудий, которые, как говорили после, он мог бы захватить». Этот «кто-то», сказавший поручику Панову, где стоят его товарищи, был, очевидно, император Николай.
О действиях Панова и его солдат вспоминал и автор «Записок декабриста» А. Е. Розен: «Перебежав через Неву, они вошли во внутренний двор Зимнего дворца, где уже стоял полковник Геруа с батальоном гвардейских саперов. Комендант Башуцкий похвалил усердие гренадер на защиту престола, но люди, заметив свою ошибку, закричали: „Не наши!“ — и, повернув полукружием около двора, прошли мимо государя, спросившего их: „Куда вы? если за меня, так направо, если нет, так налево!“ Кто-то ответил: „Налево!“ — и все побежали на Сенатскую площадь врассыпную и были помещены внутри каре Московского полка». Итак, несколько сотен лейб-гвардейцев со своими командирами на пути могли исполнить важнейшие задачи плана декабристов: от захвата Петропавловской крепости — до захвата или убийства императора (возможность этого обсуждалась накануне восстания, но на сей счет не было единодушия). Вместо этого они слепо рвались на Сенатскую площадь, минуя все, в том числе и пушки, из которых по ним станут стрелять через несколько часов.
Образ Петербурга — города, в котором скрытые силы могут закружить, обольстить, погубить человека, — хорошо известен в русской литературе. Он даже стал расхожим штампом, но имеет ли он отношение к реальности? Очевидно, имеет: люди, наделенные обостренной чуткостью, описывали эту реальность на ином, более глубоком уровне.