Загадки Петербурга II. Город трех революций

«Советская Россия имеет лучших в мире вождей. Но, в общем и целом, пролетариат отстает колоссально», — сетовал в 1924 году Н. И. Бухарин. Он прав, разве пролетарии могли угнаться за автомобилями вождей, если им и в трамвае лишний раз не проехаться? Цены на проезд в трамвае возрастали с той же скоростью, что и на жилье: в феврале 1923 года их повысили на 50 %, в октябре было целых два повышения, и трамвайный проезд стал роскошью. Один тарифный участок пути (маршрут делился на участки, и цена билета зависела от дальности поездки) стоил 40 рублей, а минимальная зарплата в то время была 600–700 рублей, поэтому на «трамвайной колбасе» норовили прокатиться не только мальчишки, но и взрослые граждане[52].

Да, пролетарии безнадежно отставали от своих вождей. Вообще гордое слово «пролетарий» употреблялось в торжественных случаях, обычно говорили иначе — «рабсила». В 1924 году газеты сообщали об «усилении спроса на рабсилу. Рабсила на Бирже имеется в достаточном количестве» — на учете городской Биржи труда состояло 136 тысяч безработных, по большей части женщины. Но можно ли назвать безработной женщину, если на ее плечах была вся тяжесть неустроенной бытовой жизни? Эти «безработные» с утра вставали в очереди — «хвосты» (тогда говорили: «Пойду хвоститься»), а потом весь день трудились не покладая рук. Еще тяжелее приходилось работающим женщинам, ведь у них были те же домашние заботы. Зато они являлись уважаемыми членами общества, для них был учрежден особый праздник — Международный день работниц. 7 марта 1923 года репортер «Красной газеты» сообщал: «Зал Большого театра оперы и балета (б. Мариинский) переполнен — работницы сошлись туда отпраздновать свой международный день». После речей и пения «Интернационала» на сцене «открывается живая картина: в центре на пьедестале белая фигура, олицетворяющая статую свободы. Над головой она держит факел. У ее ног две фигуры, символизирующие труд и науку, а справа и слева толпа работниц в костюмах всех стран и наций. Картина демонстрируется в трех положениях: первое изображает приниженное состояние работницы и тяготение к свободе. Положение второе рисует работницу как бы на половине пройденного пути. Положение третье: торжество достижения».

В 1923 году торжество достижения было налицо: за год хлеб вздорожал в десять раз, ситец — в десять с половиной раз, спички — в четырнадцать; в несколько раз подорожали дрова, мануфактура, обувь, продукты. Цены подскакивали почти еженедельно, повергая горожан в панику. Эмма Герштейн вспоминала, как в конце 20-х годов Мандельштам предрекал скорую мировую войну и, «подняв указательный палец, торжественно провозгласил: „Покупайте сахар!“» Действительно, что еще делать в преддверии войны, как не запасаться сахаром? Однако в ироническом совете Мандельштама запечатлелся характерный штрих жизни 20-х годов. Вспомним разговор горожанок в пьесе Евгения Шварца «Дракон»: «По дороге сюда мы увидели зрелище, леденящее душу. Сахар и сливочное масло, бледные как смерть, неслись из магазинов на склады. Ужасно нервные продукты. Как услышат шум боя — так и прячутся». Перебои с сахаром были верным признаком разлада в государственном хозяйстве, и атмосфера вокруг «нервного продукта» складывалась нервная.