Загадки римской генеалогии Рюриковичей

Известен отечественной традиции и Гостомысл, названный в Послании новгородским воеводой. Более поздние по сравнению с ПВЛ летописи, такие как Воскресенская, Ермолинская, Львовская и Новгородская четвертая летопись, упоминают новгородского старейшину Гостомысла, который перед своей смертью и дал новгородцам совет призвать Рюрика. Это предание о Гостомысле восходит к довольно устойчивой новгородской устной традиции об этом персонаже. Так, достаточно долго в этом городе бытовало предание о его могиле на Волотовом поле, а официальный список новгородских посадников, включенный в Новгородскую первую летопись, открывается именно именем Гостомысла^{10}. Как утверждал А.А. Шахматов, упоминание старейшины Гостомысла в летописях восходит к своду 1167 г., а в самом Новгороде был даже род бояр Гостомысловых”. Однако почему Гостомысл дал соплеменникам такой совет? Ответ на этот вопрос дает Иоакимовская летопись. Согласно ей, у Гостомысла было четыре сына и три дочери. К моменту его смерти сыновья его все погибли, а дочери были выданы замуж за других правителей. Не имевший других наследников Гостомысл увидел однажды вещий сон, как из чрева его средней дочери Умилы произросло большое дерево, покрывшее весь град Великий, а от плодов его насытились люди всей земли. «Востав же от сна (Гостомысл. — М.С.), призва весчуны, да изложат ему сон сей. Они же реша: “От сынов ея имать наследити ему, и земля угобзится княжением его”. И все радовахуся о сем…»^{11} Однако Иоакимовская летопись, насколько мы можем судить, представляла собой достаточно поздний свод, обширные извлечения из которого В.Н. Татищев включил в свою «Историю Российскую», а оригинал которой, к сожалению, не дошел до нашего времени. Все эти обстоятельства давали повод некоторым специалистам даже обвинять В.Н. Татищева в том, что он сам выдумал эту летопись, хоть на страницах своего труда этот историк сам в ряде случаев высказывал сомнение в известиях Иоакимовской летописи. Однако археологические открытия, совершенные уже во второй половине XX в., подтвердили истинность некоторых сообщений Иоакимовской летописи по поводу истории Киева и, что для нас особенно важно, Новгорода в X в. (авторство самой летописи приписывается первому епископу Новгорода Иоакиму, а рассказ о насильственной христианизации новгородцев ведется летописцем от первого лица), причем в ряде случаев в ней упоминаются такие подробности, которые отсутствуют в остальных дошедших до нас древнерусских летописях.

Сопоставление текста данной летописи с результатами раскопок позволило Б.А. Рыбакову сделать следующий вывод: «Необходимо допустить, что у составителя Иоакимовской летописи мог быть в руках какой-то недошедший до нас более ранний источник, сообщавший сведения, часть из которых блестяще подтверждена археологическими данными»^{12}. Однако если в основе Иоакимовской летописи действительно лежал древний текст, достаточно точно описывавший события X в., то нет ничего невозможного в том, что и содержащаяся в данной летописи информация о предшествовавшем столетии также восходит к этому древнему тексту. Если автором этого текста действительно был первый епископ Новгорода Иоаким либо близкое к нему лицо, то нет ничего удивительного в его хорошей осведомленности о ранней истории этого города.

Но почему римская легенда соотносит происхождение первого русского князя с Польским Поморьем? В ПВЛ говорится, что варяги жили «за морем», под которым летописец понимает море Балтийское или Варяжское, как его называли у нас в старину. Однако древнерусские памятники ни разу точно не определили, в каком именно месте Балтийского моря жили эти самые варяги, что впоследствии и породило многовековой спор норманистов с антинорманистами. Теоретически можно предположить, что автор «Сказания о князьях владимирских» решил сам определить это место, руководствуясь созвучием названием племен пруссы — русы. Это может объяснять появление в тексте легендарного Пруса, эпонима пруссов. Однако при этом в «Сказании» одновременно говорится о Гданьске и других польских городах, расположенных на Висле, т.е. территории, лежащей к западу от собственно прусских земель. В свое время А.Л. Гольдберг обратил внимание, что перечисленные в «Сказании» города упоминаются в дипломатических сношениях России с Пруссией в 1520 г.: «магистру… доставати тех своих городов, которые король держит за собою его городы пруские неправдою: Гданеск, Торунь, Марборок, Хвойницу». Незадолго до этого, в 1517 г., был подписан договор о совместных действиях Московского государства и Тевтонского ордена против Сигизмунда Ягеллона. Исследователь предположил, что вряд ли случайным совпадением было то, что прародина Рюриковичей в «Сказании» совпадает именно с теми городами, которые были тогда предметом спора между Тевтонским орденом и Польшей, видя в этом совпадении датирующий признак для определения времени создания легенды об Августовом «сроднике» Прусе^{13}.