Загадки советской литературы от Сталина до Брежнева

В ноябре 1969 года под объединенным натиском КГБ, партийного аппарата и «автоматчиков партии» через марионеточное решение Рязанской писательской организации секретариат Союза писателей РСФСР исключил из членов СП А.И. Солженицына, которого открыл и посильно пестовал «Новый мир». Тот ответил на это напечатанным за границей обличительным заявлением, начинавшимся библейскими словами: «Слепые, поводыри слепых!», а также разрешением на публикацию за рубежом романа «В круге первом» и переправкой на Запад микрофильма с рукописью художественного исследования советской репрессивной системы «Архипелаг ГУЛАГ», о чем вскоре стало известно КГБ.

Почти одновременно была затеяна провокация лично против Твардовского. Без согласия автора на Западе опубликовали ходившую в списках его острую публицистическую поэму «По праву памяти». С автобиографическим сюжетом — раскулачивание отца, самоотверженного деревенского труженика, и обобщенными картинами всенародных бедствий коллективизации. Антисталинская по духу поэма, она содержала сильный взрывной заряд для тягомотной тоталитарной немоты брежневского застоя.

Два этих как будто бы не связанных события и создали предлог для нового кризиса вокруг редакции «Нового мира». На этот раз судьба журнала обсуждалась на самом верху, в Секретариате ЦК партии. И в принятом решении мерцал контур аппаратного замысла бывшего секретаря по пропаганде ЦК Белоруссии В.Ф. Шауро, с его главной идеей, что Твардовский «окружил себя разными…». Вот этих-то «разных» и требовалось убрать! Можно представить себе, как, скромно и лукаво ощерившись, втолковывал эту идею своими непосредственным начальникам посланец «партизанского края Шауро. Сильно и беспроигрышно в обоих случаях! Не просто мера по укрощению строптивого редактора, но и проверка на преданность члена партии А.Т. Твардовского. Последняя попытка удостовериться, насколько тот готов превратиться в активного партийного борца (то бишь в «идеологический винтик» — с нормальной точки зрения). Одумается, перестроится — хорошо. А нет — так скатертью дорога…

«Линия Шауры» была одобрена и затвержена. Не знаю, кто и как разъяснял и втолковывал Федину принятые решения. Известно лишь, что он ездил в ЦК для встречи на высшем уровне. Возможно, что этим «высшим уровнем» были М.А. Суслов и сам Л.И. Брежнев. Но только К.А. после этого, как редко с ним случалось, стал неузнаваем. Он сделал резкий поворот, крутой и не знающий колебаний выбор.

Печален итог. Одним из самых тяжких и противоестественных для поздней биографии Федина поступков был именно этот — согласие на разгон «Нового мира», самого яркого и талантливого создания современной русской литературы. И как же он должен был к этому относиться, как себя пришпоривать, с какой нервной встряской переживать? Да еще и частично исполнять своими руками?

Красивый, барственный, рассудительный и просвещенный литературный классик, неторопливо покуривающий трубку, стал непохож сам на себя. Им овладел пароксизм исполнительности. Страх перед слепой идеологией вкупе с ее хозяевами вновь подминал под себя тот самый «святой дух» творчества, который он в себе вынашивал, лелеял, которым более всего дорожил. Из писателя, из выдающегося художника он превращался, если вспомнить истоки ранней биографии, в Торговца Писчебумажными Товарами.

Все происходило теперь стремительно, предельно кратко, четко и втайне. В короткие темные дни начала февраля 1970 года…

Конечно, радикальное решение о разгоне «Нового мира», о грубой операции на сердце, увольнении штаба — четырех главных руководящих сотрудников и единомышленников Твардовского (В. Лакшина, А. Кондратовича, И. Виноградова, И. Саца), — было предопределено сверху. И если что требовалось от Федина, то только его канцелярски проштамповать. И кадры на так называемое «укрепление» редакции журнала подбирал не он. Многих из новоназначенцев Федин даже и не знал. Тут посильно старались Г.М. Марков и К.В. Воронков, а роль главного идеологического сита играл бестрепетный отдел культуры ЦК КПСС во главе с вымытым в ста щелоках В.Ф. Шаурой.

Если говорить лично о Твардовском, то, по существу, это было политическое убийство. Полученные тогда стрессы не прошли даром. Меньше чем через два года после гибели любимого детища могучего сложения и крестьянской закваски здоровяк умер в возрасте 61 года от рака.