Загадки творчества Булата Окуджавы: глазами внимательного читателя

В качестве иллюстрации творческой манеры Вийона мы приведем еще один пример – из «Большого завещания». Вот поэт якобы серьезно подводит итоги, размышляет, «как он дошел до жизни такой» и сожалеет о своем дурном поведении, а непосредственно за его покаянными излияниями следуют строчки:

Но ведь не всё я расточал,
Хоть был гуляка и обжора.
Я ради женщин отдавал
Лишь то, что взять мог, без укора
Для чести, у друзей, коль скоро
Брать у друзей была нужда.
И в том не вижу я позора:
Где нет греха, там нет стыда![99]

Такие «мнимые оправдания» встречаются и у Окуджавы, например, в его «Душевном разговоре с сыном». А если вернуться к «Молитве», анализ текста покажет, что Окуджава использовал метод Вийона – «притворной вживаемости» и «имитации серьезности», так что легко не заметить иронического характера стихотворения и воспринять его как порожденное искренней верой.

Обратимся к тексту «Молитвы».

Первая строка «Молитвы» вызывает ассоциации с псалмами из Книги Ветхого Завета Псалтырь. Например, 23-й Псалом Давида начинается словами: «Господня – земля и что наполняет её, вселенная и всё живущее в ней» (Пс. 23, 1). Примеров такого рода в Библии множество. А теперь сравним это с первой строкой стихотворения. Информацию, заключенную в ней, можно было бы извлечь из справочника: Земля вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца, которое со временем погаснет. Таким образом, и в стихотворении Окуджавы, и в псалмах имеет место экскурс в астрономию, но если в псалмах он предполагает показать безграничность и вечность мира, подвластного Господу, в «Молитве» есть ощущение хрупкости и ненадежности его творений и присутствует иронический оттенок. При этом лексика заставляет подозревать иронию: употреблению глагола «вертеться» по отношению к Земле чаще всего сопутствует шутливая интонация, как, например, в стихотворении Дельвига[100]:

Однажды бог, восстав от сна,
Курил сигару у окна
И, чтобы заняться чем от скуки,
Трубу взял в творческие руки;
Глядит и видит вдалеке
Земля вертится в уголке.

А в довольно известной комсомольской студенческой песне есть строки: «Глобус крутится, вертится, словно шар голубой». Можно найти еще немало примеров такого рода.

Вторая строка стихотворения – это обращение к Богу с просьбой, что также заставляет вспомнить псалмы. Однако в псалмах просьба предваряется изъявлением почитания, признанием Божьего величия (Окуджава же как раз косвенно указывает перед просьбой на ограниченность Господней власти). Просьба звучит так: «Господи, дай же ты каждому, чего у него нет». Нужно отметить, что по смыслу она походит на вторую часть коммунистического лозунга: «От каждого по способностям, каждому – по потребностям». Кроме того, это почти прямая цитата из 19-го Псалма Давида (Пс. 19, 5): «да даст тебе Господь по сердцу твоему и все намерения твои да исполнит». А в шестом стихе того же псалма эта формулировка практически повторяется: «Да исполнит Господь все прошения твои». Но если в этом псалме, как и в любом другом, блага от Господа ждет молящийся, Окуджава просит за всех, кому что-либо нужно, и классифицирует потенциальных получателей Господних милостей: «мудрый», «трусливый», «счастливый», «рвущийся к власти», «щедрый», Каин. В одном ряду с ними стоит и лирический герой стихотворения. Таким образом, Окуджава придает обращению к Богу демократический и эгалитарный оттенок, примиряющий стихотворение с коммунистическими идеями и, таким образом, позволяющий ему пройти цензуру. В первой строфе Окуджава просит за «мудрого», «трусливого» и «счастливого», имея в виду то, что могли бы пожелать они сами («по сердцу своему»). При этом никаких требований на получателей не накладывается. А спецификация, представленная Богу, вполне четкая: «…мудрому дай голову, трусливому дай коня, / дай счастливому денег… И не забудь про меня». А теперь мы приведем текст, из которого, возможно, Окуджавой было взято сочетание образов: и «голова», которую можно «дать» и «сорвать», и конь для труса[101]:

«Остановись, беглец бесчестный, —
Кричит Фарлафу неизвестный, —
Презренный, дай себя догнать!
Дай голову с тебя сорвать!»
Фарлаф, узнавши глас Рогдая,
Со страха скорчась, обмирал
И, верной смерти ожидая,
Коня

ещё быстрее гнал.