Загадочная Коко Шанель

— Во время войны можно было продавать в день не более двадцати флаконов духов в Доме Шанель. Задолго до открытия выстраивалась очередь, в основном из немецких солдат. Я смеялась, видя их, и думала: «Бедные дурни, большинство из вас уйдет с пустыми руками». И говорила себе: «Когда придут американцы, будет то же самое». Так и было.

Война, мир… Она жила одна в крепости «Шанель», опуская подъемные мосты, когда ей вздумается пропустить того, кого хотела видеть. Во время войны это был барон фон Д[198]., которого друзья называли Шпац, что означало «воробей». Красивый, в молодости честолюбивый. После первой мировой войны он принял участие в подавлении движения «Спартак»[199], ставившего задачей продолжить русскую революцию в Германии. Его знали в довоенном Париже, он принадлежал к тем обольстителям «параллельных» дипломатических миссий, которых Риббентроп посылал в Париж и Лондон для подготовки почвы. Он тогда очень понравился одной парижанке, красивой, богатой и не совсем «арийке». Она вместе с мужем покинула Францию во время разгрома. Шпац поселился в ее квартире, чтобы охранять ее. Он был галантен, любил хорошо поесть, ценил хорошие вина, сигары, костюмы. Был в этом отношении очень требователен. Женщины, заботившиеся о его комфорте, сменяли одна другую. За их земные заботы он честно вознаграждал их поистине небесными любовными наслаждениями. В Париже он занимался контролем над текстильной промышленностью. Это был важный пост. С открытием русского фронта все изменилось. Для Шпаца стало главным как можно дольше удержаться в Париже. Следовательно, сделаться незаметным. Он спрятал свои машины. Не показывался с Коко ни на каких обедах у «Максима». Кстати, она вовсе не стремилась к этому. Они оставались у нее на рю Камбон. Когда один из друзей хотел предостеречь Коко… Эта дружба с немцем!.. Она возражала:

— Он не немец, его мать англичанка!

Действительно, мать Шпаца была английской аристократкой. Для Коко он был больше компаньоном, чем любовником. Мог ли он помочь ей во время оккупации? Я никогда не слышал от нее о трудностях, которые ей пришлось пережить в эти годы. Только один раз, жалуясь на состояние своих рук, она дала понять, что, почти как у всех, они были отморожены, — следовательно, ее комнаты не слишком хорошо отапливались, не легко было и с едой.

После Освобождения ее допрашивали. Кто?

— Парижане без пиджаков, с засученными рукавами. Еще четыре дня назад, когда их видели с немцами, они не засучивали рукава.

Ее спрашивали:

— Вы знаете этого господина?

Речь шла о бароне.

— Прекрасно знаю. Я знакома с ним лет двадцать.

— Где он находится?

— Так как он немец, думаю, что в Германии. Когда он пришел попрощаться со мной, — он очень хорошо воспитан, — то сказал, что уезжает в Германию.

Действительно ли она так непринужденно отвечала парижанам-с-засученными-рукавами?

— Когда ко мне приходили, чтобы задавать вопросы, я спрашивала: у вас есть удостоверение? С каким английским полковником вы связаны? Чьи приказы вы выполняете? На эти вопросы никто не мог ответить. Я-то могла. Со стороны англичан все было серьезно. Англичане — серьезные люди.

Так как я заметил, что было не осторожно иметь при себе английские документы…

— После! Их могли потребовать после. Все, кто сделал что-то серьезное, получил документы, в них не могли отказать.

Она не уточняла, что именно серьезное она делала во время оккупации по инструкции одного английского полковника. У нее возникли некоторые трудности после Освобождения. Прежде чем уехать в Швейцарию, она держалась в тени, в самом скромном пансионе в окрестностях Парижа. Некоторые говорят, что она выпуталась в помощью денег. Другие — благодаря покровительству друга Вестминстера Черчилля[200], который заступился за нее. Теперь, когда прошло много времени, стало легче понять ее. Как многие французы, она просто продолжала жить. Барон? Очаровательный Шпац? Он принадлежал к миру, в котором она расцвела. Она была права, говоря, что знает его с двадцати лет. Он мог быть членом веселой банды игроков в поло «Белль эпок».

Она говорила:

«Смешно! Я была первой, кто поехал в Лондон после Освобождения. Сначала заехала в Швейцарию за деньгами, у меня их больше не было. Потом поехала в Соединенные Штаты. Я пошла к их консулу: «Месье, мне сейчас же нужен паспорт!». Он попросил меня заполнить анкету. Я сказала: «Вы знаете меня лучше, чем я сама!». Он сказал: «Тем не менее вы должны дать отпечатки пальцев». «Хорошо, месье, но это не займет много времени? Я хочу уехать завтра». Эта маленькая процедура (она пошевелила пальцами) длилась одну минуту».

Коко не отреклась от барона фон Д. Помогла ему преодолеть трудности в послевоенной Германии.

Я записал, если можно так выразиться, слово в слово ее разговор с Сержем Лифарем, когда мы завтракали втроем. Речь шла об оккупации.

— Я, — говорил Лифарь, — по долгу службы (он возглавлял тогда балетную труппу Опера де Пари), видел кучу немцев, всех, от Геринга до Геббельса, но она (он показал на Коко) не видела никого, никогда, ни одного немца. Она нигде не появлялась.