— Тайных листьев? — Франсиска была так взволнована, что не сразу поняла, о чем говорит прорицательница. Потом до нее дошло. — А, вы имеете в виду листья, которые я все жую и жую! — Она скривилась в подобии улыбки. — Вкус у них отвратительный, но они помогают, я думаю. Я уже чувствую приближение моей матери. Правда чувствую.
—
— Ну конечно, правда, немного смутно, как будто вы то на шаг отступаете, то приближаетесь. Как будто я смотрю на вас через темную рябь в пруду… Здесь так мало света…
—
Минуту спустя она велела Франсиске выплюнуть листья коки в приготовленную миску, а сама отступила к стене, на которой висела едва теплившаяся керосиновая лампа. Она подвернула фитиль, и в комнате повисла тьма.
Франсиска исторгла испуганный возглас и тут же начала молиться:
Было темно, хоть глаз выколи.
Мадам Ариэль откуда-то возвестила:
— Спиритический сеанс можно начинать.
Витус почувствовал, как занавес раздвигается, ощутил, как его сжимают тяжелые складки драпировки, и вслед за этим услышал едва уловимое пощелкивание пальцами. Медленно чернота уступала место тусклому свету. А в центре этого слабого луча вырисовывался букет орхидей. Полупрозрачные белые лепестки отливали желтым и словно покачивались от легкого дуновения ветерка в большой вазе. Витус понял, что такой эффект создает колеблющееся пламя факела на другом конце пергаментной воронки. Кто-то, Луиза или Педро, ловко орудовали огнем.
— Вы видите орхидеи? — спросила мадам Ариэль голосом заклинателя.
— Да-да, вижу! Цветы качаются. О, они качаются, как будто… на них кто-то дует!
—
Снова раздался легкий щелчок. Незаметно глазу свет тускнел, цветы меркли, расплывались, и из середины букета все явственнее проявлялось лицо. Лицо пожилой женщины с портрета. Узкие глаза строго смотрели из пустоты, поскольку рама портрета лежала вне круга света.
— Мама? — ахнула Франсиска, не веря своим глазам. — Мама! О мама, это правда ты?
Голова, которая висела в черноте, как лампион, кивнула. Со сдавленным стоном Франсиска упала на колени и начала креститься.
— Отец наш Небесный, хвала Тебе во веки веков! Сотвори это чудо для твоей грешной дочери Франсиски, дай ей еще раз, один-единственный раз поговорить со своей матерью…
Она бормотала и бормотала молитву, и конца этому не было видно. Тут ее прервал голос Ариэль:
— Ах, мадам, спиритический сеанс… э-э… ограничен во времени! Лучше скажите, чего вы хотите.
Франсиска еще раз перекрестилась, села на стул и смущенно пролепетала:
— Мама, у меня будет ребенок, слышишь? Ребенок! — Она шмыгнула носом. — Господь по милости Своей сделал так, что я понесла. Ну не чудо ли, а, мама? — Мать Франсиски хранила молчание. — Мама!
— Ваша
— Ах вон как! Ну да. — Франсиска подобралась. — Мама, я хочу дать ребенку христианское имя, да не знаю, какое. А Хайме, ты же помнишь Хайме, моего мужа, хоть знала его и недолго, потому что тогда уже была больна, когда мы поженились, помнишь, мама, ты уже болела этой…
— Мадам, — снова вмешалась Ариэль, — не забывайте о времени!
Торговка орхидеями сглотнула. Она повернулась в ту сторону, откуда исходил голос:
— Но как я узнаю, согласна ли моя мать, когда она не отвечает?
— Дождитесь знака, мадам, и узнаете.
Франсиска недоверчиво посмотрела в темноту, потом на лицо матери, вздохнула и начала заново:
— Симон? Как тебе Симон, мама?
Никакого движения.
— А если Павел, мама?
Тишина.
Витус в своем укрытии удивился глупости женщины. О том, что может родиться девочка, у беременной и мысли не было.
— Может, Петр?
Когда опять не последовало никакой реакции, Франсиска занервничала. Она выпалила разом целый список библейских имен:
— Моисей? Авраам? Исаак? Иаков?
Ничего.
Ариэль снова напомнила:
— Время, мадам, думайте о времени!
Возможно она боялась, что факел погаснет.
Франсиска вконец разволновалась. Она лихорадочно соображала и вдруг осчастливила:
— Иисус, да, мама? Иисус! Против имени нашего Спасителя ты ведь не будешь возражать?.. Или…
Престарелая индианка отрицательно покачала головой.
— О мама, как же мне тяжело с тобой!
Франсиска начала беспомощно озираться в поисках Ариэль, но чернота вокруг стояла как в самую безлунную ночь. Казалось, она поглотила предсказательницу. Только лик матери строго взирал на нее. Теперь он казался за туманной дымкой.