Загадочная пленница Карибов

— Господь вразумил меня, напомнив историю брата Эразма, врача нашего монастыря, которую он имел обыкновение рассказывать за обеденным столом, особенно когда подавали цыплят. Неподалеку от Эрфурта, как он рассказывал, жила-была одна крестьянка, которая однажды, снимая горшок с кипятком с огня, опрокинула его себе на ноги. Много часов пролежала она, беспомощная, на полу, пока не вернулся с поля ее муж. Увидев жену со страшными ожогами, он испугался до смерти. Был вечер, а сельский цирюльник жил далеко. Что было делать? Он не знал, что, как вдруг вспомнил, что его мать всегда лечила ожоги свежим куриным жиром. Так что он зарезал петуха, и его жиром смазал обожженное тело несчастной женщины, и та вскоре выздоровела.

Амброзиус слегка вздохнул.

— А потом брат Эразмус обычно обводил всех взглядом и говорил: «Благодарю Тебя, Господи, за то, что никто из моих братьев сегодня не обжегся, и благодаря этому мой цыпленок поднагулял жирок». После этого под неодобрительные взгляды нашего почтенного отца-настоятеля он принимался за курятину.

Как только Амброзиус закончил, взгляды всех обратились на буг, где в своей клетке сидел Джек. Он сильно отощал, но, впрочем, имел вид вполне здоровой птицы.

— Если ты имеешь в виду, отец, что готов укокошить Джека, то на это не рассчитывай! — Феба подбоченилась. — Скорее уж я суну свою голову в петлю. А жира у него на ребрах нет ни грана! Скажи, Филлис?

— Да-да, ни грана.

— Но, дорогие мои Феба и Филлис, речь идет о человеческой жизни, а Джек всего лишь животное, — попытался вразумить их Амброзиус, хоть это и давалось ему с трудом — вступаться за несостоявшегося убийцу, но, худо-бедно, тот был человеком, а значит, имел бессмертную душу, и, если есть на то воля Господня, душа эта должна быть спасена.

— Да-да, ни грана, — на удивление всем повторила Филлис, которая вопреки обыкновению прямо посмотрела в глаза монаху.

— Ну… конечно, Филлис, конечно… — пошел на попятную Амброзиус. — Конечно! — Он почувствовал себя неуютно, потому что внезапно заметил, какие прекрасные небесной синевы глаза были у этой бледной девчушки. — Но… надо хотя бы ощупать петуха, а? Может, хоть…

Феба вздернула подбородок:

— Даже и не думай, отец! И это мое последнее слово! — Она повернулась к птице. — Не бойся, изверг, Феба здесь, и она не даст тебя в обиду. Для такого дерьма, как Бентри, я не дам тебя зарезать, клянусь костями моей матери!

Тут вмешался Коротышка:

— Уи, Бентри, само собой, редкая свинья, госпожа полюбовница, щё есть, то есть. А кто без греха? Уж не тебе говорить!

— Что-о-о-о? — Феба грудью пошла на малыша. — Нет, вы видели, а?! Ты, старая горбушка, ты… Не суй свой нос, куда не просят, понял?! Вот уж не думала, что из-за такого мерзавца, как Бентри, ты…

— Не надо так волноваться, Феба, драгоценная! Не стоит! Это только вредит твоей красоте! — вмешался Магистр, щуря близорукие глаза. — Видишь ли, по закону животное не человек и посему не может быть поставлено на один с ним уровень. Я допускаю, что…

— Стойте! — перебил спорящих Витус. — Кажется, Бентри что-то сказал.

Все примолкли и навострили уши.

— В-о-о-о-ты, — выдохнул Бентри.

— Он хочет пить, — понял Витус. — В последние дни я давал ему понемногу, сколько мог выкроить, но, похоже, этого недостаточно. А сейчас воды у нас почти не осталось и…

Он еще не успел закончить фразу, как разразилась новая дискуссия, ведущим голосом в которой была Феба, не переставшая ругаться:

— Да этот мерзавец грязи под моими ногтями не стоит, слышите — грязи под ногтями! И тратить на такое дерьмо нашу драгоценную воду было бы слишком жаль, а, Филлис?

— Да-да, слишком жаль.

Витус раскинул руки, призывая всех к спокойствию:

— У нас нет права усугублять его страдания, до тех пор пока мы можем их облегчать. Мы должны дать ему воды. Кое-кому из вас с этим трудно смириться. Я тоже не испытываю дружеских чувств к человеку, который посягал на мою жизнь. Но именно способностью сострадать человек и отличается от животного! — Он взял последнюю кружку с дождевой водой и поднес ее к провалу рта несчастного. — Господь всемогущий, пошли нам дождя! — вздохнул он.

— Амен! — заключил Амброзиус.

Следующей ночью сильные порывы ветра свистели над «Альбатросом», задувая со всех сторон света. Витус, который до того вел шлюпку, снова передал румпель Хьюитту: он ловчее умел обходиться со шкотом и парусом. Тьма была, хоть глаз выколи. Небо сплошь затянули облака, ни одна самая малая звездочка не освещала океан.