Загадочная Шмыга

Вот тогда она и вспомнила о той самой воронке, которая в детстве чуть не лишила ее жизни. Чего ей стоили те бессонные ночи, знает только она одна. Решение принимать только ей. В одну из таких ночей она глубоко вдохнула, нырнула и… резко оттолкнувшись в сторону, вынырнула.

— Володя! — сказала она утром мужу за завтраком. — Я остаюсь! Если ты сочтешь мой поступок — прости за громкую фразу — предательством, значит, так тому и быть. Значит, за все вместе прожитые годы ты так меня и не понял. Только сегодня сразу скажи мне, пожалуйста, не копи в себе злобу и агрессию в отношении меня. Мне это очень важно: я не смогу каждый день чувствовать твое недовольство мной и считать себя предательницей по отношению к человеку, с которым прожила вместе не один год. Если ты считаешь меня предательницей, я сегодня же уйду от тебя, и больше мы никогда не встретимся. Владимир Аркадьевич! — Ее голос зазвенел от напряжения. — Ну скажите же хоть что-нибудь!

Слезы уже готовы были брызнуть из глаз. Она попыталась еще что-то сказать, но спазм перехватил горло. И вдруг в звенящей тишине небольшой квартиры она услышала непонятный звук: то ли хруст, то ли звон. Тонкая фарфоровая кофейная чашка, которую держал в руке ее муж, превратилась в мелкие осколки. На белоснежной скатерти начало расплываться пятно.

— Девочка моя! — Она не узнала голос мужа. — Знаю, насколько тяжело тебе. Ты все сделала правильно. Ты не сможешь без своей чертовой оперетты. Ты создана для нее, на сцене любого другого театра ты задохнешься от того, что не сможешь до конца реализовать все свои возможности. Я это знаю по себе. Не мучай себя. Единственное, что могу тебе сказать, хотя должен был сделать это гораздо раньше, — равных тебе нет, уж поверь мне. На тебя ходит вся театральная Москва. А это вызывает злобу и зависть. Ведь ты все эти годы молчала и мне ничего не говорила, и я мог только догадываться о том, насколько тебе тяжело быть женой главного режиссера. Я — деспот, не всегда мог сдерживаться, и тебе доставалось порой за других. Сейчас тебе тоже будет непросто. На тебе будут срываться за то, что ты жена бывшего главного режиссера. За то, что ты талантлива, красива, неподражаема, любима. За то, что мне не изменяешь…

— А вы? — Вместо голоса из горла вырвался сип. Она напоминала себе натянутую струну: еще секунда — и струна может порваться от напряжения. Голова закружилась, к горлу подступил противный ком. «Только бы не упасть, — мелькнуло в голове, — а то получится, как в самой пошлой оперетте».

— А я… А я, Танечка, просто люблю тебя. Вот и все. Ты по-прежнему еще маленькая и глупенькая девочка. Вот вырастешь, и жизнь тебе покажет, — Канделаки попытался разрядить обстановку…

…Лето 1949 года. Сдав летнюю сессию, она — студентка Московского театрально-музыкального училища имени Глазунова — с подругой поехала в дом отдыха работников искусств, что находился недалеко от Туапсе. Она всегда любила танцевать и, что вполне естественно, вечерами с удовольствием ходила на танцы.

Это был ее последний вечер в доме отдыха. Завтра она уезжает в Москву. Кружась по залу в паре с молодым человеком, она вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.

Когда танцы закончились, она переоделась в простенький халатик, подвязала волосы ленточкой, надела очки и отправилась гладить платье, в котором завтра собиралась ехать. Сосредоточенно разглаживая оборочки, она тихонько напевала и не сразу заметила стоящего перед ней молодого человека.

— Вам утюг нужен?

— Д-да… То есть нет… Не то чтобы… — начал мямлить молодой человек. Он совсем смутился и выпалил: — Я совсем не умею гладить. А рубаха у меня.

— Несите, я поглажу, — предложила она и улыбнулась.

Увидев принесенную рубаху, она засмеялась:

— Ого, где же вы ее так?.. Будто корова жевала…

Пройдут годы, и, став женой Рудольфа Борецкого, она узнает, что первым ее заприметил на танцах известный в то время оператор Владимир Раппопорт, именно он и обратил внимание Борецкого на кружащуюся в танце девушку. «Глянь, какая королева танцует!» Уж кто-кто, а операторы в женской красоте толк знают. О чем, как выяснилось, Раппопорт и не преминул тут же сообщить своему другу. Но это все будет потом. А тогда…

Рубашка была выглажена, и Рудольф предложил погулять. Они бродили по берегу моря, рассказывали друг другу о себе, о родителях. И вдруг она поймала себя на мысли, что ее неудержимо влечет к этому обаятельному и эрудированному парню. Его, судя по всему, тоже. Смущаясь, он признался ей, что рубашку специально измял по дороге. А в ответ услышал: «Я догадалась».

Они и не заметили, как прошла ночь. Рассвет они встретили, сидя на парапете. И вдруг она произнесла: «Знаешь, мне без тебя будет грустно». Утром он проводил ее на вокзал, около поезда стояли молча. Он хотел было что-то сказать, но она прикрыла его рот ладонью: «Молчи, а то я расплачусь».