Став взрослой, она сохранила традицию родительского дома. Многочисленные гости — а их иногда приезжало человек двадцать, а то и больше — в десять часов усаживались за стол. Она выслушивала поздравления, хохотала в ответ на все хвалебные оды, произносимые в ее адрес, а потом они все вместе провожали старый год. И вновь гости умудрялись пить исключительно за новорожденную. Без пяти двенадцать пробки шампанского взлетали к потолку, и, встретив Новый год, они начинали праздновать. И пили, и ели, и пели, и танцевали, и дурачились, и с горок катались, словно маленькие дети. И поскальзывались, и падали.
Иногда муж просил ее специально что-то рассказать за столом, она отмахивалась: «Отстань, ничего не помню!» У нее правда — в одно ухо влетало, из другого вылетало. Он же, наоборот, всегда любил вещать — порой рассказывал истории про нее, свидетелем которых даже не был. Выступал за двоих!
Хохот не смолкал. Смеялись над рассказами, анекдотами, подшучивали друг над другом.
— Ой, анекдот вспомнила, — говорила она и сразу же начинала смеяться.
— Тань, ты расскажи сначала. Мы ждем, — пытался успокоить ее муж.
Она начинала и не могла продолжить из-за смеха.
— Татьяна Ивановна, ты прожуй хоть сначала! — Кремер уже сам стонал от хохота.
Застолья по поводу и без, смех, шутки… Друзья, партнеры по спектаклям слетались на дачу и в городскую квартиру, словно мотыльки на свет.
Премьеры, вводы…
— О! — услышал сидевший за роялем в ее квартире Дмитрий Шумейко (в тот вечер он впервые сыграл Лефевра в «Катрин»). — Вы еще и играете?! — И увидел озорных чертенят в глазах Кремера.
Так было всегда. И дома. И на даче. Она стремилась туда в каждую свободную минуту. Иногда приезжала просто побродить по лесу, подышать свежим воздухом.
Почему-то вспомнилось, через какие тернии пробивались к зрителям музыкальные спектакли, написанные для нее Кремером.
…Ее выход был подан в лучших традициях актерского театра. Премьерша и бенефициантка, она двигалась из глубины сцены:
Серебристая мантия, роскошные туалеты, загадочная улыбка, сияние чуть раскосых глаз. На сцене — великая актриса Англии Джулия Ламберт.
А через некоторое время:
— Ну что, старая корова, как начало? Как я сегодня выгляжу?
Это — Джулия Ламберт в жизни.
— Тридцать лет тому назад вы были лучше и тоньше! — в тон ей отвечает невозмутимая служанка Эви. С годами она научилась соответствовать своей хозяйке и на все ее колкости давать достойный отпор.
— Чепуха!!! Тридцать лет тому назад я ничего не умела.
Перед зрителями проходила вся жизнь Джулии с ее бедами и радостями, любовью и разочарованием: с самого первого появления молодой и неопытной девчонки на провинциальных подмостках и до последнего прощального выхода на лондонскую сцену. «Я благодарю всех!» — произносила она в финале. Секундная пауза тонула в громе аплодисментов: они звучали одновременно и на сцене, и в зрительном зале.
«Театр — мой дом», — пела Джулия в финале. Зрители понимали, что Джулию Ламберт и Татьяну Шмыгу объединяет одно: обе они не мыслят своей жизни без театра.
Сегодня в это трудно поверить, но ведь одной из ее самых любимых ролей могло и не быть.
И дело даже не в том, что роман Сомерсета Моэма «Театр» практически невозможно перенести на театральную сцену, хотя и этот факт немаловажен. И не в том, что в то время по телевидению был показан двухсерийный фильм с несравненной Вией Артмане в роли Джулии и у всех зрителей героиня романа ассоциировалась с этой великолепной актрисой.
Дело было совсем в ином: она не могла себя представить в роли Джулии Ламберт. Ну не могла, и все тут.
Джулия Ламберт — собирательный образ, ведь за много лет своей творческой жизни Моэм узнал многих выдающихся актрис театра и кино. В фильмах, снятых по его романам, играли Бэтт Дэвис, Коринна Гриффит, Грета Гарбо, Глория Свенсон, Глэдис Купер. Что-то он взял от образов Сары Сиддонс и Сары Бернар, не зря же последние упоминаются в романе.
Итак, Джулия Ламберт — великая актриса Англии, Сара Бернар своего времени. Ей сорок шесть лет, она красива, богата, знаменита, занята любимым делом, играет в собственном театре.