Загадочное происшествие в Стайлзе. Большая четверка

– Пришлось уронить шляпу с балкона, – спокойно признался Пуаро. – Посетителям не положено выходить во двор днем, поэтому, несмотря на мои многочисленные возражения и извинения, коллега мадемуазель Синтии любезно спустилась туда сама за моей шляпой.

– Значит, вы знали, что найдете там?

– Нет, отнюдь. Я лишь допускал такую возможность, узнав из вашего рассказа, что месье Лоуренс подходил к шкафчику с ядами. И такую версию следовало либо подтвердить, либо исключить.

– Пуаро, ваше легкомысленное веселье не обманет меня, – мрачно заявил я. – Вы сделали важнейшее открытие.

– Сомневаюсь, – откликнулся бельгиец, – хотя одно обстоятельство поразило меня. Несомненно, оно поразит и вас тоже.

– Какое же?

– Слишком часто, пожалуй, стрихнин появляется в нашем деле. Ведь мы сталкиваемся с ним уже третий раз. Во‑первых, стрихнин содержался в тонике миссис Инглторп. Во‑вторых, Мэйс продал стрихнин, скажем так, из-под прилавка в аптеке Стайлз-Сент-Мэри. И теперь, третий раз, пузырек со стрихнином держал в руках один из обитателей усадьбы. Это сбивает с толку, запутывая наше расследование. А как вы знаете, подобная странная путаница меня всегда огорчает.

Я не успел ничего ответить, поскольку в этот момент открылась дверь и к нам заглянул один из соседей-бельгийцев.

– Там внизу какая-то леди спрашивает мистера Гастингса.

– Леди?

Я вскочил. Пуаро спускался за мной по узкой лестнице. На крыльце стояла Мэри Кавендиш.

– Я навещала в деревне одну старушку, – пояснила она, – и, узнав от Лоуренса, что вы направились к месье Пуаро, решила зайти за вами.

– Как жаль, мадам, – сказал последний. – Я‑то надеялся, что вы меня решили почтить своим визитом!

– Я с удовольствием загляну к вам на днях, раз вы приглашаете меня, – улыбнувшись ему, пообещала она.

– Вот и славно. Если вам понадобится исповедник, – Мэри еле заметно вздрогнула, – то помните, что отец Пуаро всегда к вашим услугам.

Она так задумчиво взглянула на него, словно пыталась понять некий скрытый смысл его слов.

– А вы сами, месье Пуаро, – резко отведя глаза, сказала женщина, – не желаете заглянуть к нам на огонек?

– С превеликим удовольствием, мадам.

Всю дорогу до нашего дома Мэри возбужденно болтала. Мне показалось, что она немного нервничает, избегая взглядов Пуаро.

Погода испортилась, задул резкий, почти по-осеннему пронизывающий ветер. Мэри поежилась и застегнула пуговицы своей черной спортивной куртки. Под порывами сурового ветра печально шелестели деревья, точно скорбно вздыхающие великаны.

Мы подошли к парадному входу в Стайлз и сразу заметили в холле что-то неладное.

Навстречу нам бросилась Доркас. Она плакала, заламывая руки. За ней топтались и другие слуги со слезами на глазах.

– Ох, мэм! Ох, мэм! Не знаю, как и сказать вам…

– В чем дело, Доркас? – раздраженно спросил я. – Говорите же, наконец.

– Ох, уж эти злосчастные полицейские! Они арестовали его… арестовали мистера Кавендиша!

– Лоуренса арестовали? – потрясенно ахнув, повторил я.

Я заметил странное выражение в глазах Доркас.

– Нет, сэр. Не мистера Лоуренса, а мистера Джона.

Мэри Кавендиш дико вскрикнула за моей спиной и, привалившись к ней, начала оседать. Я развернулся и, успев подхватить ее, увидел в глазах Пуаро затаенное ликование.

Глава 11 ВЕРСИЯ ОБВИНЕНИЯ

Судебный процесс над Джоном Кавендишем, обвиняемым в убийстве приемной матери, состоялся через два месяца.

Мне нечего особенно сказать о предшествующих суду неделях, но не могу не упомянуть об искреннем восхищении и сочувствии, которые вызвало у меня поведение Мэри Кавендиш. Решительно встав на защиту мужа, она презрительно высмеивала даже саму мысль о его виновности и ожесточенно боролась за его оправдание.

Я высказал свое восхищение Пуаро, и он задумчиво кивнул мне в ответ.

– Вы правы, она принадлежит к тем славным женщинам, которые лучше всего познаются в беде. Несчастья побуждают их проявить всю силу свойственных их натуре милосердия и преданности. Она с готовностью поступилась гордостью, отбросила ревность…

– Ревность? – удивился я.

– Да. Разве вы не поняли, что она необычай-но ревнива? Но, как я уже сказал, мадам отбросила и гордость, и ревность. Теперь она думает только о муже, о выпавшей на его долю ужасной судьбе.

Слушая пылкие пояснения моего друга, я пристально смотрел на него, вспоминая тот последний день в его коттедже, когда он озабоченно размышлял о том, стоит ли ему что-то говорить. Учитывая его трепетное отношение к «женскому счастью», я порадовался, что благодаря аресту Джона ему не пришлось самому принимать это решение.

– И все равно, – заметил я, – мне и теперь с трудом верится в его виновность. Знаете, практически до той последней минуты я полагал, что виноват Лоуренс!

– Я знаю, что вы так думали. – Пуаро усмехнулся.

– Но чтобы Джон! Мой старый друг Джон!..

– Любой убийца может быть чьим-то старым другом, – философски произнес Пуаро. – Нельзя смешивать чувства и мотивы.

– Надо сказать, вы могли бы хоть намекнуть мне…

– Возможно, mon ami, я не сделал этого именно потому, что он ваш старый друг.