Загадочные племена на «Голубых горах»

Сказано – сделано. Сыщик, призвав на помощь товарища, следовал целый день за мальчиком. Под вечер они увидели его идущим по направлению к чаще. Вдруг из-за кустарников выскочил уродливый карлик и поманил к себе мальчика, который направился к нему тотчас же, как автомат. Увидев, что ребенок сыплет ему что-то на руки, сыщики в свою очередь выскочили из своей засады и арестовали курумба с поличным в руках – золотою брошкой.

Курумб, впрочем, отделался несколькими днями ареста. Против него не было ни малейших улик, кроме брошки, которую мальчик, как он объявил, отдал ему добровольно: по его уверению, «неизвестно, по какой причине». На суде показания маленького Симпсона, который бредил про «золотое зерно» и не узнавал курумба, оказались неподходящими. Во-первых, он был малолетний, а затем врач объявил его неизлечимым идиотом. Его свидетельства, как и путанные показания госпожи Симпсон, которая знала лишь то, что ей говорил этот невменяемый мальчик, пошли за ничто. Даже свидетельство сыщика, которое имело бы вес, так как он знал этого курумба за укрывателя украденных вещей, не могло быть заявлено. В день ареста сыщик заболел, а через неделю, за несколько дней до суда, он умер. Видно, «селезенка лопнула»! Его товарищ, поставленный на очную ставку с курумбом, которого он же помогал арестовать, клялся и божился, что не видел ничего и ничего поэтому не может сказать. Сыщик приказал задержать человека, он и помог задержать. Кроме этого, он не мог показать ровно ничего. Так этим история и кончилась.

Мы видели несчастного мальчика, которому теперь, впрочем, лет двадцать. Когда его нам показали, мы увидели толстого с отвислыми щеками евразия, который, сидя на скамейке за воротами, стругал палочки для клеток. Птицы все еще – преобладающая страсть, как и прежде. Он кажется умственно здоровым в отношении всего, кроме денег, золотых и серебряных вещей, которые продолжает называть «зерном». Впрочем, после того, как родные отправили его в Бомбей, где он провел под присмотром несколько лет, и эта мания начала у него проходить. Не проходит только одно его неудержимое желание брататься с курумбами. Он находится хотя и на свободе, но под строгим присмотром родных.

Кажется, было бы лишним доказывать, что «одурение», насылаемое курумбами на человека, и «гипнотизация» французского врача, одна и та же сила, пусть ее называют чем угодно.

Позволю себе закончить эту главу, напомнив читателю сказанное Вольтером в его «Dictionnaire Philosophique».

«Свидетельство о чем-либо должно считаться достаточным, когда оно основано:

1. На большом числе рассудительных очевидцев, заявляющих единодушно, что виденное ими они видели хорошо.

2. Когда эти очевидцы здравы телесно и умственно.

3. Когда они выказали себя беспристрастными в этом деле и безо всякого лицеприятия.

4. Когда они единодушно соглашаются.

5. Когда они серьезно подтверждают раз показанный факт».

Эти условия исполнены в нашем рассказе все до одного в отношении чар и колдовства муллу-курумбов.

Посмотрим, однако, будут ли наши показания, подкрепленные свидетельствами стольких беспристрастных очевидцев, приняты скептиками. Или же публика, за немногими исключениями, все-таки по своему обыкновению пожелает остаться, невзирая на всю философию Вольтера, plus catholique le pape…

Глава 7

Заключение. Tempora mutantur et nos mutamur in Illis.

Ich bin der Geist der stets vemeint.

Faust (Goethe).

Наша сказка была окончена. Хотя собранных нами фактов о «колдовстве» на «Голубых горах» достало бы на три большие тома, и хотя все такие случаи проверены, мы кончаем пока на этом. Наша цель заключалась не столько в воспевании тоддов и муллу-курумбов, как в том, чтобы, показав публике их modus operandi в делах «белой» и «черной» магии, лишить колдовство его сверхъестественного колорита. Мы старались доказать, что пословица: «Глас народа – глас Божий», не лишена основания. Все дело состоит в отсутствии предубеждений и лицеприятия, да в правильном воззрении на такие выходящие из ряда вопросы.

А теперь дадим и нравоучение фабулы. Постараемся показать, что материализм Бюхнера и Молешота, позитивизм Гёксли и других английских поклонников протоплазмы и их немецкого барда Геккеля, если еще не находятся на смертном одре, то, во всяком случае, получили смертельную рану и носят в себе зародыш собственного и весьма скорого разложения.