Загадочные страницы русской истории

«Я хочу всех вас, стариков, собрать около себя и беречь, как старые знамена», — сказал Ермолову Николай Павлович. Между тем «старику» было всего 54 года. (Для сравнения: М. И. Кутузову, когда он принял армию в 1812 году, — почти 65). Но для 35-летнего императора Алексей Петрович представлял совершенно иную, чуждую его пониманию эпоху. Генерал был назначен членом Госсовета, стал членом совета по преобразованию… карантинного устава.

Вскоре, в 1833 году, Алексей Петрович был переименован из генералов от инфантерии в генералы от артиллерии. Чин того же уровня, но гораздо более редкий, а потому и более почетный. Он имел все российские ордена высших степеней, Св. Георгия II степени, две золотые шпаги «За храбрость» с алмазами.

«Государственная» деятельность Ермолова завершилась довольно скоро — в 1839 году. Почувствовав, что он является именно «старым знаменем», лишь украшающим заседания Госсовета, а не человеком, решающим жизненно важные вопросы, Алексей Петрович «просил увольнения от присутствия». Он возвратился в Москву, где вновь засел за свои «Записки», начатые еще в 1818 году и увидевшие свет только после смерти генерала. Это был очень интересный, но, скажем, достаточно сложный и противоречивый документ, что в первую очередь объясняется характером Алексея Петровича.

Но кто бы что ни писал о себе — его все-таки судят другие. Показательно, что когда плененный имам Шамиль — герой уже последующего этапа Кавказской войны — был привезен в Москву и его спросили, что он желает здесь увидеть, он отвечал: «Прежде всего — Ермолова». Они встретились и имели долгую беседу.

«Великодушие, бескорыстная храбрость и правосудие — вот три орудия, которыми можно покорить весь Кавказ, — писал Казем-Бек, мусульманский ученый, — одно без другого не может иметь успеха Имя Ермолова было страшно и особенно памятно для здешнего края: он был великодушен и строг, иногда до жестокости, но он был правосуден, и меры, принятые им для удержания Кавказа в повиновении, были тогда современны и разумны».

У каждой войны — свои законы

Каждая война имеет свой почерк, свое лицо, свои законы. Кавказская война 1817–1864 годов коренным образом отличалась от всех прочих, которые в разные времена вела Русская армия. Это была самая продолжительная из всех войн, которые вела регулярная Русская армия — даже Северная война 17001721 годов, оказавшаяся по длительности второй, не идет с ней в сравнение.

«Пятидесятилетняя Кавказская война, — писал А. А. Керсновский, — была благодеянием для Русской армии. Благодаря этой войне ей удалось сохранить свои бессмертные суворовские традиции, возжечь ярким пламенем начавший было угасать светильник. Маленькая часть большой русской армии, заброшенная на далекую дикую окраину, совершила здесь великие дела… Горсть русских офицеров и русских солдат, не стесняемая тлетворным рационализмом доморощенной пруссачины, показала здесь, на что способен русский офицер, что может сделать русский солдат. Суворовское “Мы русские — с нами Бог!” огненным лучом пронизывает всю эпопею — от Иоры и Аскерани до Веденя и Гуниба».

Наши «кавказские солдаты» даже и внешне — формой одежды и вооружением — отличались от своих собратьев, служивших в Центральной России. Щегольские кивера у них заменялись мохнатыми папахами, мундиры с высоким воротником — черкесками, кожаные заплечные ранцы — суконными мешками. Привычным оружием в бою были кинжал и короткий карабин.

На Кавказе нашей армии противостоял жестокий, вероломный и коварный противник. «Грабеж и разбой, доставлявшие горцу нередко обильные средства для жизни, становились тем же, чем была торговля для образованных народов, и отважный джигит, как почтенный купец средних веков, пользовался всеобщим уважением», — писал автор многотомной «Кавказской войны» генерал В. А. Потто. Ясно, что этот противник понимал исключительно язык силы, преклонялся перед жестокостью и почитал благородство и сострадательность за слабость.

Вот почему Кавказской войне были присущи особая тактика действий, свои правила и законы, подчас непостижимые для тех, кому никогда не доводилось сражаться в горах. Здесь не сходились в штыки пехотные колонны, не было блистательных кавалерийских атак, артиллерийских дуэлей и даже длительных перестрелок. Все происходило гораздо проще, жестче и жесточе: «В чащах чеченских лесов и на раскаленных дагестанских утесах, в молниеносных рукопашных схватках с отчаянно храбрым противником и в изнурительных напряжениях прокладки дорог и расчистки просек крепла воля, закалялись характеры, создавались легендарные боевые традиции, вырабатывался глазомер начальников и бесстрашие подчиненных», — писал Керсновский.