При совершенном функционировании этих органов – всего лишь – человек пребывает в согласии с Космосом. Человеческое тело заключает в себе всю Вселенную, его питают те же силы, что одухотворяют Вселенную, оно переживает ту же внутреннюю борьбу (между ян и инь, например), что сотрясает Вселенную. Китайская медицина – как и алхимия, как и другие техники достижения "бессмертия", – зиждется на подобных "соответствиях". Невозможно разобраться в китайской алхимии, если не принимать во внимание всю систему мышления китайцев, которая остается в координатах Космоса и эмблематичности даже применительно к реалиям осязаемого мира.
Из приведенных выше текстов можно заключить, что китайская алхимия относится к духовным, а не к научным техникам. Точные наблюдения и научные умозаключения, порой мелькающие в трудах алхимиков, слишком редки и случайны для того, чтобы сформироваться в начатки химии. Китайцы – народ крайне здравомыслящий, крайне прилежный. Не счесть сделанных ими открытий по всем физическим и биологическим феноменам – но алхимия не входит в число наук, образовавшихся на основе этих открытий. Алхимия была и осталась духовной техникой, посредством которой человек усваивал нормативные добродетели жизни и искал бессмертия. Что, как не само Бессмертие, есть "эликсир жизни", цель всех мистических техник всех времен и народов? Поиски "эликсира" сближали алхимика с мистиком, ищущим путь к бессмертию, скорее, чем с ученым. А золото, "философский камень", имело, как мы убедились, функцию чисто духовную (концентрировать в человеке нетленный элемент – ян). Иногда "эликсир жизни" и алхимическое золото изготовляли по одной и той же формуле – лишнее доказательство того, что золото, о котором идет речь в наших текстах, имело "мистическую" ценность: т, е, его усвоение даровало бессмертие. Ища философский камень, китайские алхимики думали, как стяжать бессмертие, а не богатство – золота в Китае было в изобилии. Впрочем, его не всегда считали драгоценным и обладающим свойствами талисмана, в отличие от киновари, которую в Китае ценили в таком качестве еще с доисторических времен.
Исторические начала китайской алхимии предположительно связаны с искусственной добычей киновари ("органические" начала мы уже проследили: поиск бессмертия). Киновари в Китае всегда придавали свойства талисмана и высоко ценили ее как воплощение "бьющей через край" жизни. Красный цвет – эмблема крови, основы жизни – свидетельствовал о витальных свойствах этого вещества и, следовательно, играл решающую роль в обеспечении "бессмертия ". В Китае еще с доисторических времен киноварь клали в могилы богатой знати, чтобы перевести умерших в вечность. Не только красный цвет киновари делал ее проводником в бессмертие, но и тот факт, что при нагревании – "в огне, который превращает деревья и травы в золу ", – из киновари выделялась ртуть, т, е, металл, полагаемый "душой всех металлов". Поэтому киноварь считалась носителем як, а ртуть ассоциировалась с инь. Баопу-цзы утверждает, что если смешать три фунта киновари и фунт меда и высушить эту смесь на солнце, пока не получатся пилюли величиной с конопляное семечко, то стоит принять в течение года десять таких пилюль – и седые волосы потемнеют, на месте выпавших зубов вырастут новые и т, п. Если же принимать их и дальше, обретешь бессмертие.
Но не одни лишь попытки создать искусственную киноварь, по нашему мнению, способствовали развитию алхимии. Открытие металлургии тоже сыграло не последнюю роль – благодаря тем обрядам и мифам, которые она вызвала к жизни. Металлургия считалась деянием сакральным, и плавильные печи приравнивались к Принципам; Юй, легендарный герой и первый правитель Китая, увязывает пять плавких металлов с ян, а четыре – с инь. Металлургия для древних китайцев не была делом мирским, прагматическим – но священнодействием, к которому допускались лишь определенные лица, знающие обряды. Плавильные печи рассматривались как своего рода судебные инстанции – лишь из-за того, что внутри них совершалось таинство, акт творения, "рождения" металлов. Печи умели распознавать добродетель, и ордалии предписывали бросать в них подозреваемых в преступлении. Закладка плавильни считалась заповедным деянием, его возлагали только на праведника, владеющего "обрядами ремесла". И початие горы для рудной добычи также было священнодействием, которое мог свершить не иначе как чистый муж, хранитель обряда.