Загадочный перстень

Из госпиталя, стоявшего вне зоны тюрьмы, он ушёл незаметно. И уже минут через пятнадцать, загрузив баркас запасами еды и воды, хранящимися в избе слепого старика, вышел в море. Ещё стояли сумерки, чуть подсвеченные багровой полосой зари на кромке слияния моря и неба. Судя по всему, мог начаться шторм, но выбирать не приходилось. Да и шторм пугал Коринцева меньше, чем необходимость и дальше оттягивать побег.

Шторм и в самом деле начался часа через два, но он оказался небольшим и не таким страшным.

— Вам просто не повезло, — сказал Коринцев по этому поводу Суходолину. — Ваш рулевой или растерялся, или плохо знал фарватер.

— Мне повезло, — Суходолин тяжело дышал, но слушал внимательно. — Повезло, что вы оказались рядом, что заметили меня.

— Заметил я сначала обломки какого-то судна, решил поискать — не спасся ли кто…

— Вы благородный человек! — у Суходолина опять на глаза навернулись слёзы — от благодарности и от жара. — Вы рисковали не только жизнью, но и свободой.

— Да, жизнь моя — лабиринт. Посложнее, наверное, чем здешний.

— Здесь есть какой-то лабиринт? — удивился Суходолин.

— Есть, и не один. Такие выложенные камнями на земле спирали. Я слышал, учёные никак не могут разгадать их тайну, а датируют вторым или первым тысячелетием до нашей эры. Экая древность! Сейчас вам на улицу выходить нельзя. Но, думаю, вы когда-нибудь сюда вернётесь и всё увидите.

Они помолчали, и Суходолин осторожно сказал:

— Я думаю, меня и моих товарищей будут разыскивать…

— Хорошо бы поскорее. — Коринцев протянул офицеру очередную порцию травяного чая, дожидаясь, пока тот выпьет, озабоченно смотрел на пылающее лицо больного. — Как я понимаю, на Соловецком острове не знали о вашем визите к ним?

— Нет.

— А в Архангельске вы как говорили, на сколько дней уезжаете?

— Дня на три.

— Да-а. Вот дня через три-четыре только могут и хватиться. Это плохо.

— Я сильно болен? — спросил Суходолин, хотя и сам это понимал. Но тревога в голосе Коринцева пугала его. И потом: он беглый каторжанин, а ведь желает скорой помощи…

— Да. — Коринцев ответил просто и прямо. — Холодная вода своё дело сделала, лёгкие ваши так хрипят, что целебная трава вряд ли поможет. И жар не спадает.

— А вас, — Суходолину было неловко, но он всё же спросил. — А вас разыскивать будут?

— Обязательно! Но сначала кинутся в погоню в леса. А это — не один день. Если до моря и дойдёт дело, то решат, что или шторм меня погубил, или, опять же, где-то я пристал к берегу… Да и шторм ещё пока…

Помощь не пришла и на другой день. Но к вечеру улёгся шторм. Ночью Коринцев часто просыпался, подходил к офицеру. Тот иногда тоже бодрствовал, и они вновь разговаривали. Если же Суходолин спал, Коринцев тревожно вслушивался в его дыхание, и всё больше мрачнел. Он понимал: офицер без помощи врачей просто умрёт.

Утром он довёл Суходолина до баркаса, устроил его там поудобнее, укрыл, чем мог, и вышел в море. Ни в Кемь, ни, тем более, в Архангельск, он поехать не рискнул — слишком далеко. Большой Соловецкий остров был всего лишь в трёх километрах. Поставив парус, Коринцев направился к нему. Монахи — отличные врачеватели, да и светская больница, он это знал, там тоже имелась.

Когда показалась береговая линия и высокая гора с белым куполом церкви Вознесения, он понял, что плывёт правильно — прямо в удобную гавань Сосновой губы. Когда-то группу каторжников, в которой был и он, возили сюда на работы, и Коринцев знал: местность эта людная. И точно: чем ближе к берегу, тем виднее суета — бегающие фигуры людей, указывающие на его парус. Может быть, они и ждут именно его — беглого каторжника!

— Александр, — услышал сзади тихий голос. — Вы могли бы как-нибудь высадить меня, и отплыть?

— Вряд ли, — усмехнулся он. — Да не переживайте вы! Я же сказал: моя жизнь, словно лабиринт. Кто знает, может я все эти пять лет готовился к побегу только для того, чтоб спасти человеческую жизнь. Вашу жизнь… Неисповедимы пути Господни.

— В таком случае, знаете! — Больной даже приподнялся, заговорил громче, хотя и с тяжёлой отдышкой. — Вы спасли и сейчас спасаете мне жизнь. И я сделаю всё, чтоб вызволить вас. Мой отец, военный министр, очень дружен с Государем. Поверьте, всё ещё можно исправить! Вы не пожалеете о своём неудавшемся побеге!

— Ну-ну! — Коринцев оглянулся. — Не надрывайтесь так, лягте.

Но через минуту оглянулся вновь, видимо до конца осознав услышанное.

— Значит, военный министр — ваш отец? Что ж, Василий… Владимирович, буду благодарен, если моя участь и правда облегчиться. Главное — мы живы! А пока живы, всё может случиться.

Уезжая с Соловецкого острова через две недели совершенно здоровым, Василий Суходолин и в самом деле попросил завести его на Большой Заяцкий. Зашёл в здание старинной поварни и положил в железный ларь чистую одежду и запасы еды. Побродил по лабиринтам — дорожкам, выложенным камнями. Сложные, запутанные линии неожиданно вывели его на то же место, откуда он и вошёл в лабиринт. С моря дул холодный ветер, за валуны цеплялись корявые, переплетённые между собой стволы карликовой, похожей на кустарник берёзки.