Загадочный супруг

– Дело в том, что Людовик совершил ужасную ошибку, отверг его как слишком неопределенный. Ему представился последний шанс спасти монархию, но он, похоже, не сознает этого. Д'Аркор рассчитывает, что я сумею склонить его к благоразумию. Сам он уже отчаялся убедить Людовика.

– Ты и вправду обладаешь таким влиянием на короля? – удивилась Таунсенд.

– В данном случае я очень на это надеюсь.

– Тогда я поеду с тобой.

– Нет! – решительно бросил Ян.– Я поеду один. – Он увидел, как проступает на ее лице негодование, и продолжал: – Версаль теперь иной, Таунсенд. Это уже не место увеселений, каким он тебе запомнился. Напряженность, возникшая между королем и народом, с июля возросла до угрожающих размеров. Я не хочу подвергать тебя таким испытаниям...

– Неужели? А как насчет тех испытаний, которым ты подвергал меня прежде? Ты полагаешь, что Версаль был для меня и впрямь местом увеселений, когда я последний раз там была?

Он метнул в нее сердитый взгляд. Что мог он на это ответить? Она была права, ей действительно там пришлось нелегко.

– Я полагал, Версаль пришелся тебе по душе... – Это прозвучало по-мальчишески глупо, но ничего лучшего в ту минуту ему не пришло в голову...

– Так было раньше, – невозмутимо парировала Таунсенд. – Теперь будет иначе. Иные обстоятельства – гораздо более благоприятные для меня.

– Ты полагаешь? Я уже говорил тебе, что Сен-Альбан имел при Дворе много друзей. И хотя герцог Орлеанский выступил в мою защиту и Людовик простил мне его смерть, они-то наверняка не простили. Я нажил себе при Дворе новых врагов, Таунсенд, и они станут и твоими врагами тоже. Просто потому, что ты моя жена.

– И как твоя жена я настаиваю на том, чтобы поехать с тобою, – не сдавалась Таунсенд. – Просто потому, что хочу быть возле тебя. Но, может быть, ты этого не хочешь?

Ян тяжело вздохнул и поцеловал ее, ласково приподняв рукой ее подбородок.

– Я поеду с тобой, – повторила Таунсенд, когда он оторвался от ее губ.

– Таунсенд...

Она привстала на цыпочки и обхватила ладонями его лицо. В ее глазах была нежность и сила, и такими же нежными, сильными были ее губы, когда она прильнула к его губам. Это был поцелуй женщины, полной такой преданности и любви, что устоять было невозможно.

– Я по твоей милости состарюсь прежде времени, – проговорил Ян, когда она, отпрянув на шаг, улыбнулась ему сладостной улыбкой, от которой затрепетали все струны его души. И он уже больше не пытался помешать ее намерению снова последовать за ним.

22

– Я, кажется, велел тебе сменить лошадей в Блуа! – в бешенстве кричал на Эмиля Ян. – Почему ты не сделал этого, черт тебя подери! Или хотя бы не проверил их копыта!

Герцог и слуга стояли на пыльной, раскаленной дороге в трех милях к северу от владений герцога Орлеанского и обсуждали, что делать с пристяжной лошадью, которая была настолько нелюбезна, что потеряла подкову. Таунсенд и Китти, высунув головы из кареты, наблюдали за ними, а кучер по-прежнему сидел на козлах, низко надвинув шапку на глаза, – он счел за лучшее не спрыгивать на землю, чтобы не оказаться втянутым в спор.

– В последней деревне, которую мы проезжали, есть кузнец, – невозмутимо проговорил Эмиль. – Я съезжу за ним.

– Я с тобой, – поспешно предложил кучер. Ян мрачно взглянул на него.

– Нет, ты останешься здесь, будешь следить за лошадьми.

– Почему он так сердится? – шепотом спросила Китти.

– Урожай... – так же шепотом ответила Таунсенд.

– Я думала, он поручил виноградники заботам Серо и его семейства?

– Так оно и есть, но он все равно тревожится. Таунсенд еще больше высунулась из окна. Ян со злым лицом наблюдал, как Эмиль с кучером выпрягают лошадей. Она с трудом сдержала улыбку. Ей казалось забавным и трогательным, что блистательный герцог Войн уподобился ныне тем пресным людям из захолустья, к которым парижане относятся с таким презрением, стал таким же сельским жителем, как ее отец и братья, горячо заботящиеся о плодах своей земли.

– Смотри, не вздумай застрять там в кабаке, Эмиль. Я этого не потерплю.

– Разумеется, сударь, – даже внутри кареты Таунсенд могла различить в этом ответе чувство оскорбленного достоинства.

Топот лошадиных копыт смолкнул вдали, и Таунсенд поднялась с сиденья, держа в руке шляпу и перчатки.

– Оставайся тут, Китти, – крикнула она, ступив на изрытую глубокими колеями дорогу, и подошла к Яну. – Пойдем, – завязывая под подбородком ленты шляпы, позвала она. – Погуляем немного до возвращения Эмиля.

Ян сердито обернулся, но при виде улыбки на ее лице смягчился и подал ей руку. Кучер облегченно вздохнул.

День был тих и безмятежен. Близился октябрь, однако жара стояла еще летняя. Она была разлита на дороге, на склонах окрестных холмов, и только несколько облачков разрезало огромное пространство небосвода. В отдалении возвышался над рощицами церковный купол, ветерок донес до них мычание невидимого стада, и кроме этого на много миль вокруг ничто не указывало на существование человеческого жилья.