Она ожидала, что тетка после завтрака отправится со своей историей прямиком к отцу, и когда Таунсенд вернется в полдень домой, ее выпорют. Однако, к ее удивлению, этого не случилось. Вместо этого обед отложили, так как большинство членов семьи задерживались по каким-то делам, и Таунсенд попросила у Кейт разрешения поесть в детской вместе со своими племянниками и племянницами. После чего уединилась в своих комнатах, шагала там из угла в угол, как зверь в клетке, и сослалась на головную боль, чтобы не спускаться к обеду.
«Возможно, мне дана отсрочка», – думала она по мере того как вечерние сумерки сменялись ночною тьмой, а за ней никто не приходил. Но вскоре ее позвали к отцу. Она неохотно повиновалась. Не веря своим ушам, слушала обращенные к ней слова отца.
– Да, – признал он, – это было неожиданным и следует тщательно все взвесить, прежде чем принять решение. – У них для этого достаточно времени, пока герцог будет находиться в Шотландии. Он не скрыл, что этот брак очень обрадовал бы покойную мать Таунсенд, как обрадовал и Кейт. И как, несомненно, должен обрадовать его милую дочку, верно? Красивый малый этот Монкриф. Какая девушка не влюбилась бы в него без памяти?
Сэр Джон подмигнул, говоря это, он не видел выражения лица своей дочери и не догадывался, что она изо всех сил старается подавить рвущийся из горла крик. Ей хотелось кричать, визжать и вонзить кинжал в жирное, ненавистное сердце тетки Арабеллы...
...А сейчас она стояла перед бархатными пологами кровати, пристально глядя на лежащую там старуху, и на лице у нее было такое же упрямое, жесткое выражение, как и на лице герцогини.
– Ваш отец пока только обдумывает мое предложение, – сказала, помолчав, герцогиня. – Еще ничего не решено. Но если будет...
– ...то потому, что вы его заставите. Из-за того, что тетя Арабелла, очевидно, прибежала к вам и все выболтала.
Тут дверь из гостиной распахнулась, и в комнату быстрым шагом вошел Ян Монкриф, а за ним семенила запыхавшаяся Берта. Подойдя к Таунсенд, он взял ее за руки.
– Вот вы где!
Тон и улыбка были нежными, но рука, схватившая ее руку, была грубой.
Таунсенд изо всех сил старалась не заплакать. Всем существом своим она восставала против несправедливого обращения с ней, но, когда взглянула на него, чтобы высказать это, негодующие слова замерли у нее на устах. Она увидела, что он в бешенстве. Его синие глаза потемнели от гнева, и ей показалось, что, будь она мужчиной, он бы убил ее. И сразу же ее собственный, тлевший в ней гнев превратился в остывший пепел, и она в отчаянии забормотала что-то невразумительное. Она уже и сама не понимала, что говорит. Ян быстро закрыл ей рот рукой.
– Радость по поводу предстоящего брака делает речь мисс Грей бессвязной.
– Тогда уведите ее, Бога ради, – раздраженно произнесла герцогиня.
Таунсенд пыталась укусить Яна в руку, когда он тащил ее из комнаты, но он держал ее сзади за шею, как упирающуюся собаку, и она не сумела вонзить зубы в его руку. Дверь за ними захлопнулась.
– Честное слово, я рада, что все кончено. Запыхавшаяся, багровая от волнения, Берта подбежала к герцогине и принялась укутывать ее в шаль.
– Она вас не очень расстроила?
– Она уязвила мою гордость! – резко ответила герцогиня. – Клянусь, никто еще мне так не дерзил, не говоря уж о том, что девчонка в три раза моложе меня. – Она села на кровати, оттолкнув руки Берты. – Оставь меня, пожалуйста, в покое. Девчонка не напала на меня! Но, Господи, надо признать, что это невоспитанное, отчаянное существо. Джон, как я вижу не сумел воспитать ее должным образом. Ни терпения, ни сдержанности, ни манер. Я бы избила ее до бесчувствия. А впрочем, допускаю, – добавила она, понемногу успокаиваясь, – что она сделается для меня достойной соперницей, когда чуть повзрослеет и научится держать себя в руках.
Смягчившись при этой мысли, она позволила Берте поудобнее усадить себя в подушках. И минуту спустя улыбнулась, как та кошка, которая слизала хозяйскую сметану.
– Мне также кажется, что из нее выйдет подходящая жена для нашего дорогого Монкрифа.
Он отпустил ее, и с минуту они стояли, глядя друг на друга и тяжело дыша, как после долгого бега. Затем Монкриф отвернулся, чтобы зажечь лампу. Фитиль загорелся, он поправил пламя и снова повернулся к ней. Она с облегчением увидела, что недавний гнев миновал, хотя что-то на его красивом лице предостерегало ее от объяснений. Однако благоразумие оставило ее.
– Я ненавижу вас, – произнесла она, не глядя на него.
– Прекрасно. Это все, что ты хотела мне сказать?
– Я не выйду за вас замуж.
– Нет? Уверен, что теперь слишком поздно держаться подобным образом, ты не находишь? И все же должен сделать тебе комплимент по поводу сцены в комнате герцогини. Думаю, что Изабелла Бойн не привыкла к столь бурным проявлениям такого вздорного характера. Не будь я так зол на тебя, я бы получил удовольствие. А знаешь ты, почему я разозлился? Знаешь?