Загадочный супруг

Ян снова занялся булочкой, которую он намазывал маслом, и в маленьком позолоченном салоне, где они с Таунсенд завтракали, воцарилось молчание. Она уткнулась в свою тарелку, подавляя в себе желание швырнуть это изысканное изделие из лиможского фарфора ему в голову. Как он смеет сохранять такое дьявольское спокойствие?! Она ожидала от него скрежета зубовного из-за своего позднего возвращения накануне, но вместо резкой отповеди он повел ничего не значащую светскую беседу, которую заключил небрежно оброненной фразой о том, что она, видите ли, входит в моду.

Она не желала быть модной светской дамой. Не желала, раз это означает терпеть непристойные замечания придворных кавалеров, возмутивших ее излишней смелостью рук и взглядами исподтишка. Не желала, если для этого нужно мчаться сломя голову в скрипучей, качающейся карете в сен-Жермен, где в доме старшей сестры Эдуарда Таунсенд выпила столько шампанского, что все поплыло у нее перед глазами. Солнце уже вставало из-за крыши замка, когда ее наконец привезли домой, где Китти ждала свою госпожу, чуть не плача от беспокойства. Сама она была так утомлена, что позволила Китти раздеть ее, как маленькую, и уложить в постель.

Менее чем через три часа после этого ее разбудили, передав настойчивое требование мужа позавтракать с ним в его салоне. Пошатываясь от усталости, Таунсенд отправилась в его комнаты. Ян сидел за столом с видом чертовски хорошо отдохнувшего человека, хотя тоже очень поздно вернулся накануне в Версаль. При ее появлении он встал и склонился над ее рукой. Лицо его не выражало ничего, кроме вежливого интереса, и Таунсенд почему-то почувствовала себя старой и измученной по сравнению с ним. Это ощущение не ослабило кипевшего в ней раздражения, но если Монкриф и заметил это, то не подал вида.

Взглянув на яичницу в своей тарелке, Таунсенд вдруг забыла и о дурном настроении и о желании запустить чем-нибудь в мужа, так как ее затошнило. Никогда прежде не замечала она, что яйца могут выглядеть так отвратительно при утреннем солнце. Она закрыла рот рукой и вскрикнула. Ян вопросительно посмотрел на нее. Вы плохо себя чувствуете?

Таунсенд заставила себя говорить спокойно.

– Вполне хорошо, спасибо. Он посмотрел, прищурившись.

– Вам следует научиться переносить алкоголь, если вы намерены пить по-настоящему, – посоветовал он.

– Запомню на будущее, благодарю вас.

Он отвернулся. Таунсенд с негодованием взглянула на его резкий профиль. Она хотела услышать от него что-нибудь по поводу ее длительного отсутствия минувшей ночью. Неужели его ничуть не волнует, что она провела где-то многие часы в обществе друзей? Быть может, его мысли заняты иными, более важными для него делами? Таунсенд тряхнула головой. Нет, она не позволит ему больше унижать ее. И пусть себе увивается вокруг Маргариты дю Шарбоно, ей это безразлично.

—А-а, спасибо, Эмиль, поставь сюда.

Таунсенд взглянула на блюдо с ветчиной, которое Эмиль поставил на стол перед ней. Она видела, как Монкриф резал ветчину, как потек на его тарелку жир. Ее рот дернулся, и она быстро выскочила из-за стола.

– Извините меня, пожалуйста.

Ян молча наблюдал, как она нетвердой походкой подошла к окну и прижалась лбом к стеклу.

– Мы сегодня приглашены в Малый Трианон на концерт, – проговорил он минуту спустя. – Вы, очевидно, понравились королеве, потому что она редко приглашает кого-либо, кто не входит в интимный круг ее приближенных. Сказать ей, что вы нездоровы?

Таунсенд, не оборачиваясь, качнула головой.

– Отлично. Думаю, что Анри Сен-Альбан тоже будет там.

Монкриф наблюдал за ней, но она продолжала стоять там же, только высунула голову в окно, глубоко вдыхая утренний воздух. В ослепительном солнечном свете четко вырисовывался ее прелестный и удивительный юный профиль. В раздражении он заставил себя отвести от нее взгляд. Ему было досконально известно, где и с кем провела она прошлую ночь и когда вернулась домой. Он с трудом укрощал свой гнев и держался с напускным безразличием, желая в то же время избить ее до бесчувствия и душить Анри Сен-Альбана голыми руками до тех пор, пока кровь не пойдет у того горлом и носом.

На виске у него пульсировала жилка. Он напомнил себе, что в Версале неверные жены были в моде, так же как и мужья. Не обронил ли он нескольких глупых замечаний относительно того, что хотел бы видеть свою юную, неопытную жену светской львицей? Но, черт побери, уж во всяком случае не с Анри Сен-Альбаном! Почему из двенадцати тысяч придворных, живущих здесь, но дворце, Таунсенд вздумалось завести флирт с единственным человеком, которого он жаждал увидеть мертвым? Это смехотворно, противоестественно, но это случилось, и ему придется заняться этим всерьез.

– Ну, – сказал он, натужно улыбаясь, – вы пойдете со мной или нет?

Таунсенд выпрямилась и обернулась.

– Я буду готова вовремя, – устало произнесла она. – Могу я сейчас пойти к себе?

Ян отодвинул свой стул.

– Нет. Я хочу, чтобы вы сначала поели.