Загнанная в ловушку. Дело Пентагона

— Джо, — вдруг совершенно осознанно выдыхает Шон, и что-то в этом есть очень непривычное. Что-то настолько интимное, что я спотыкаюсь на выходе, он меня пытается поймать, но в его состоянии это невозможно. Мы падаем на коврик и начинаем целоваться. Не знаю чем бы закончилось, если бы ногу Шона не зажало дверями лифта. После этого нам удается встать и найти номер с указанными в буклетике цифрами. Как самый трезвый из имеющихся в наличии, я беру на меня обязанность открыть дверь, но, как выясняется, вставить карту в замок — задача экстра-класса. Не меньше двадцати минут мы пытаемся открыть дверь. Точнее первые пять пытаюсь я, потом меня пробивает истерический хохот, и я сползаю вниз по стене, а спасать безвыходную (или безвходную) ситуацию берется лучший хакер мира. Оказывается, за пятнадцать минут трезвый Картер может вскрыть средненький мэйнфрейм, и те же пятнадцать минут пьяный Картер может пытаться попасть в щель замка простейшей двери.

Дверь распахивается, и мы дружно падаем на пол. Снова. Он лежит на мне. И, собственно, задача выполнена, мы в номере, пьяные и счастливые, вероятно даже более счастливые, чем когда-либо за те четыре года, потому что ограничений, наконец-таки нет. Это просто одна ночь, именно то, что могло бы быть у меня в самом начале, но не вышло из-за моих же нервов. Я определенно не из тех, кто может спокойно отдаваться каждому встречному. Но теперь Шон — никакой не первый встречный, он у меня в печенку въелся, как яд, даже в ФБР оценили, так что сейчас… сейчас все просто идеально. Мне удается пинком захлопнуть дверь, и все, мы одни, отрезаны ото всего внешнего мира, скрытые пузырем безмятежности, обеспеченного нам избытком алкоголя.

Губы Шона касаются моей шеи и, видимо, чтобы не отрываться от процесса, он мой топик он снимает через ноги, но возражать по этому поводу я не вижу смысла, так как его губы опускаются ниже, все ближе к моей груди. А я не в состоянии расстегнуть его пуговицы, потому рву рубашку, ломая ногти (Бог мой, представляете насколько я не в себе, раз не обращаю на это внимание?), мои стоны, наверное, до первого этажа слышны. Я определенно счастливейшая из женщин этого потрясающего мира! А у меня больше нет ни одной проблемы, кроме той, что он все еще пока не во мне, что он все еще недостаточно близко. Но это случится, скоро.

Под моими пальцами тело, знакомое мне, пожалуй, лучше, чем собственное. Я переворачиваю Шона на спину и начинаю целовать его. Что делает его таким невероятно сексуальным? Только тело? Да, он красивый, но он не самый красивый. Может быть дело в том, что в нем не найти ни одной женской черточки? Его нос с горбинкой, а щетина всегда оставляет на моей коже борозды. И его тело состоит из мышц и углов. Это сводит меня с ума. Его губы ни капельки не мягкие, и его пальцы причиняют мне боль. Я люблю видеть, как он теряет из-за меня контроль. Я люблю, когда он входит в меня, и реальность еще больше отдаляется. Какая же я дура, почему от этого отказалась? Почему мы оба от этого отказались? Разве оно того не стоило?

Где-то в процессе нас прерывают, приносят шампанское, и я, загородившись дверью, беру его. Если бы не это, мы бы, наверное, так до кровати и не добрались — остались на полу.

В первых лучах солнца я почти достаточно трезвая, чтобы быть в шоке от видения того, что стало с мебелью гостиничного номера. Радуюсь, что я не попросила номер люкс. И это последняя мысль, после нее я проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь я только в полдень. Шон лежит на кровати, накрыв голову подушкой. Простыня бесстыдно откинута в сторону, почти ничего не скрывает, и я вижу как свет струится по рельефным мышцам его тела. И почему мы договорились всего об одной ночи? Но на самом деле ответ я уже прекрасно помню, потому что алкоголь выветрился. Теперь я трезвая и разумная, и Картер тоже. Если жив, конечно. Я чувтсвую себя человеком процентов на сорок, никак не больше. Стягиваю с кровати простыню, ведь Шону она все равно ни к чему. Он так бесподобен, ему нечего стыдиться. Я бы на его месте тоже не стеснялась. Наверное. Начинаю искать припасенную бутылку вина. Гхм, она стояла на столике, но столик стоял определенно не в этом углу, а то бы дверь не открылась… а где, кстати, столик стоял? Я не помню. Наконец я ее нахожу — закатившуюся под тумбочку и прикрытую моим бюстгальтером. Кладу ее в безжизненную руку Шона. И он чуть ли не одним пальцем откупоривает бутылку.

— Это именно то, чего я хочу больше всего на свете, — бормочет он и делает большой глоток. Ему определенно повезло, что на бутылке крышка, а не пробка. Некачественное вино только что спасло жизнь Шона Картера. Ха-ха.

— Дай и мне, — говорю я и, выхватив у него бутылку, сама пью прямо из горла. Простыня при этом практически падает, обнажает мой бок, и я не могу дотянуться, чтобы ее поправить. Не хочу, чтобы Шон видел меня голой теперь. А его глаза уже изучают мою кожу. Возвращаю бутылку и поправляю простыню. Его глаза горят, прожигают дыры в ткани. — Шон не смотри так на меня. Одна ночь. Таков был уговор.