Заговаривай

 у нее, мол, сильнее в нем, чем у него, нужда —

 так елозит и ластится, счастливая под замком.

 А любовь? Не поклялся б король ведьме в твердом уме в таком!

 Просто был похитрей и сам ведьму околдовал,

 взгляд его васильковый на шею хомутом стал,

 и, куда б ни ушла, возвращается. Вот трофей!

 И слова эти были, как град молодой траве,

 и слова эти были яд, он очистил ум.

 И придумала ведьма месть, да и не одну.

 Что любовной истории лучше? Сказочка о зле.

 Пусть затопит все царство преданной ведьмы гнев!

 Не бывает у ведьмы счастье простым, земным,

 счастье в ведьминой жизни с иным счастьем не равны.

 И не манят с тех пор ведьм глаз чьих-то васильки,

 не спешат ведьмы в эти снова попасть силки.

 Знай живут на отшибе: над красной трубой дымок,

 кот, другими нелюбый, раз черный, играет лежит у ног,

 ворон – птица с погоста другим – им болтун-сосед.

 И не знают с тех пор ведьмы зла и бед,

 ни объятий железных дев, ни сапог стальных.

 Не идут на войну больше ведьмы ради чужих

 лживых черных сердец. А что пусто в груди своей,

 это плата пустячная. Ну да и черт бы с ней!

 К ведьме сунешься если, то жабой рискуешь стать —

 пусть такая история ходит из уст в уста.

Говорила, что каюсь

 Говорила, что каюсь, с ладоней смывая кровь,

 говорила, что святость – тот храм, куда я иду.

 Все, что делала, – мимо, меня не хотел мой князь,

 потому что несла лишь разруху, несла ему лишь беду.

 Колдовала над мертвыми, силы его гася,

 ворожила над девками – бегали от него.

 На пруду белой парой все плавали птицы две,

 а потом мертвым лебедь нашелся у берегов,

 и тогда поняла: это знак мне, что на убой

 увожу что люблю. И решила с тех пор: не тронь,

 моя сила, жалей, уходи, обойди его!

 Только сто долгих дней меня держат в сетях погонь.

 Не живется ему одному там, так он привык,

 что, как кошка, ластится и трется у ног беда.

 То не я его к смерти толкала рукой своей,

 от крови моей собственной стала красна вода.

До зимы пара слов твоих

 До зимы пара слов твоих, льющих в меня мороз.

 Посмотри на серебяность страшную этих кос,

 что вчера еще вниз по ключицам стекали, как черный шелк.

 Побелели в тот миг, когда ты на рассвет ушел.

 Когда несколько слов медяками – Иуда кто? —

 раскидал по подушке не дрогнувшею рукой,

 когда жар к утру льдами растекся по простыне.

 Я тяну к тебе руку, ты тянешься не ко мне.

 Льдистость глаз мой народ восхвалил бы, я ж жду беды:

 в этом взгляде усталом прозрачности нет воды,

 лишь застывшая, словно муха под янтарем,

 та, вчерашняя я, что в тебе обретала дом.

 Сейчас выгнана прочь, как собака на старость лет.

 Не сравнить косы с снегом, на свете такого нет

 снега белого, глаза разрезал, слепя чтоб, лучом с небес.

 Я проснулась седая, потому что проснулась без

 согревающих в уголь, струящийся по плечам,

 рук спасителя, демона, ангела, палача.

 Он ушел, распахнув двери настежь, и в комнате холод-бог

 забирает из тела ненужный последний вдох.

То ли прочь, то ли рядом

 То ли прочь, то ли рядом: обнежить, окольцевать.

 Я тебе и жена, и сестра, и возлюбленная, и мать,

 и луна, и тропа сквозь дремучий и мрачный лес.

 Я тебе стану лестницей, выросшей до небес,

 над ущельем мостом, и драккаром – плыть по морям.

 Я – костры, что для путника в стылой ночи горят,

 и камин в теплом доме, и пух для твоих перин.

 Говорю: все, что хочешь проси у меня, бери!

 Но уходит в ночи голодный, холодный, злой,

 лишь бы не было все вокруг ему только мной,

 лучше горя на долю. Любовь моя – волчья сыть.

 Ни со мною,

 ни рядом,

 ни вместе

 не быть.

 Не

 быть.

Под лопаткой нож

 Под лопаткой нож. Всажен тем, кто люб,

 кто засел внутри – рыболовный крюк —

 и не выйдет вон, пока жив и здрав,

 а насильно прочь не хватает прав,

 не хватает сил. Гнев любви слабей.

 А любой протест складку меж бровей

 вызовет, и лишь, кем был, поминай.

 От твоей любви ляг да помирай.

 От твоих забот, теплых рук и ласк

 кто б меня забрал, кто бы меня спас?..

 Некому, а сам выеден, иссяк,

 и любовь к тебе поиссохлась вся.

 Как змея за хвост, держишь боль кольцом.

 Вышла мне бедой, стала мне концом.

Я выкладывалась дорогами

 Я выкладывалась дорогами, длинной тропкой по твой порог,

 я собакой к рукам ластилась и покорно была у ног,

 я ночною и хищной птицею вдаль высматривала врага.

 Все, что делала, било мимо, и не стала я дорога.