Заговор

Коридор с четырьмя дверями. Две справа, две слева. Все закрыты. Ни под одной дверью не пробивается свет. Ну, положим левые двери можно не рассматривать. Судя по всему, комнаты за ними не имеют внешней стены, а сделать спальню без окон может только полный параноик. Значит слева — какие-то вспомогательные помещения, возможно библиотека или биллиардная, а спальни идут по правой стороне. Одна хозяйская, вторая, скорее всего, Ирины Николаевны. Не может у нее не быть своей комнаты в доме деда. К сожалению, Виктор Иванович не страдает лишним весом, и алкоголь, по крайней мере пока я был на ужине, он не пил. Иначе его храп подсказал бы мне нужную комнату. А с другой стороны, какая разница? Судя по размеру дома в нем может жить только профессор. Прислуга явно приходящая. Внучка в городе, значит одна из комнат просто пустует. И в любом случае, я не профессиональный дознаватель. Надеяться на то, что я смогу получить от профессора то, что я хочу, тихо, без криков или шума — надеяться на это глупо. Так что же я тут изображаю супер шпиона и крадусь в ночи?

Как только я подумал о том, что таиться нет никакого смысла, ближняя ко мне дверь открылась. Так как я стоял рядом с дверью, открывшись в коридор она прикрыла меня. Я вжался в стену. Из комнаты вышел профессор и, напевая что-то себе под нос, направился по коридору в сторону лестницы. Я чертовски везучий человек! На профессоре по прежнему был надет мягкий твидовый костюм, в котором он был на ужине! Спасибо, моя задача стала в половину проще. А затем профессор сделал то, что поставило меня перед огромной проблемой. Проблемой выбора. Я уже говорил, что я никогда не сомневаюсь в своих решениях. Нет смысла переживать о том, правильное ли решение я принял после того как оно принято. А вот перед решением я могу долго и напряженно думать. Такого, как сейчас, выбора мне еще не приходилось делать никогда. Вероятно, настолько сложную задачу я еще ни разу в своей жизни не решал. Профессор подошел к краю лестницы, откинул полы пиджака, засунул обе руки в карманы брюк и сделал шаг на первую ступеньку. Остановился, как будто что-то припоминая. У меня есть максимум одна-две секунды на решение, которое может изменить не то, что мою жизнь, а меня самого!

Спускаться по лестнице с руками в карманах это очень плохая идея. Падение даже с дюжины ступенек без возможности смягчить удар руками — это почти наверняка сломанная шея. У меня есть секунда на принятие решения. Убью я профессора, или он будет жить. На одной чаше весов было все мое естество, все мое внутреннее Я содрогалось при мысли, что я убью человека. Я никогда не мог оправдать Раскольникова, его идею перешагнуть «через кровь» для изменения несовершенного мира. «Одна смерть и сто жизней взамен — да ведь тут арифметика!». Да ничего подобного. Мне нравится старый советский мультик про дракона и мальчика. Мальчик Маунг Тин убивает злого Дракона, но сам при этом чуть не становится новым Драконом. Я всегда считал, что нет оправдания убийству. Никакому. Аку ва аку-о-куу. Одно зло пожирает другое. Так же, как и зло порождает зло. Я всегда верил этой буддийской максиме. Я всегда верил. Я использую прошедшее время. Я верил. До встречи с Титовым и его товарищами.

В жизни человеку вполне достаточно минимального отрезка времени в одну секунду. Но единицы измерения времени варьируются от бесконечно малых, одна аттосекунда (одна миллиардная миллиардной доли секунды), до совершенно невообразимых величин. Есть даже термин «никогда». Это верхняя граница времени, признанная некоторыми физиками, обозначающая ситуацию, которая произойдет в настолько отдаленном будущем, что время ее наступления спрогнозировать невозможно.

На принятие решения у меня ушла одна десятая секунды. Я знаю это, потому что за время принятия самого сложного в моей жизни решения я успел один раз моргнуть. Возможно, к принятию именно этого решения меня подтолкнуло то, что профессор не успел переодеться.

Я сделал несколько мягких шагов, протянул вперед обе руки и ладонями с широко расставленными пальцами толкнул профессора в спину, чуть ниже плеч, в лопатки.

Уже другой я, более злой, более жесткий и намного более старый, спустился по лестнице. Профессор лежал на спине, руки и ноги согнуты острыми углами. Но главное, шея. Его затылок лежал на правом плече. Под таким углом повернуть голову может только акробат с гуттаперчевыми суставами. Я приложил два пальца к ямке под ухом. Пульса нет.