Заговор

Дальше были месяцы сначала в госпитале Среднеазиатского пограничного округа в Душанбе, несколько операций на левой руке, а потом была Москва, госпиталь Бурденко. Снова операции и в итоге ампутация левой руки по локоть. И в Душанбе, и в госпитальной палате в Москве практически каждый день с Семеном беседовали военные следователи, выясняя почти поминутный ход событий последних месяцев жизни Семена. Вылет, плен, освобождение. Особенно их интересовали беседы с натовскими специалистами. От Семена требовали дословного воспроизведения каждого разговора. Разные следователи задавали разные вопросы, смысл которых сводился к одному: Семену не верили. Не верили, что человек может пройти через такие физические испытания и не сломаться. Не верили, что Семен не предал. Ему показывали сотни фотоснимков с требованием узнать на них контакты. Рассказывали, как строго относится закон к предателям, но как он мягок к искренне раскаявшимся оступившимся солдатам. Злобные следователи, тыкавшие Семену в грудь пальцем и открыто называвшие его предателем, сменялись мягкими добродушными контрразведчиками, с мудрыми добрыми глазами, которые тихо и как-то отстраненно говорили, что понимают Семена и сами тоже бы не выдержали пыток. Спустя две недели такого лечения Семен все так же твердо говорил о том, что он всегда был и остается верен присяге. И если в контрразведке служат люди, способные на предательство, то в ВВС таких людей нет. На исходе второй недели полковнику Титову показалось, что ему поверили. Умом он хорошо понимал, что побывавший в плену должен пройти проверку и искренне старался помочь своим товарищам, отвечая на все вопросы предельно подробно и откровенно.

На третьей неделе пребывания в Москве, спустя почти четыре месяца после того вылета, Семен наконец встретился с женой и сыновьями. Это тоже было для него сигналом, что проверка пройдена и он возвращается, насколько это возможно, к службе.

Титов смирился с тем, что ему уже не быть командиром действующей боевой машины, уже не будет командировок в горячие точки, он не будет со штурвалом в руках защищать интересы Родины в чужом небе. Но уйти на пенсию, отойти от дел и заняться огородом Семен не мог. Несколько дней, еще в госпитале, Семен обсуждал с женой Клавдией их дальнейшую судьбу. Семен ожидал предложений от командования о работе в Москве, в Министерстве Обороны. На том, что такое предложение обязательно будет и его непременно нужно принять настаивала жена. А вот сам Семен хотел уйти в преподавание. Он хотел вернуться в родной Краснодар и получить кафедру в Краснодарском высшем военном авиационном училище. Но случилось все иначе.

В конце декабря 1986 полковник Титов был комиссован из рядов Вооруженных Сил СССР. А перед увольнением у Семена было несколько встреч с людьми в серых невзрачных костюмах, которые очень доходчиво объяснили ему, что после плена его на пушечный выстрел к секретным материалам не подпустят. А служба офицером без допуска, тем более в авиации, не возможна. Поэтому либо Семен благодарно и, главное, молча принимает отставку, либо им продолжает заниматься Главное Разведывательное Управление и его выводят на показательный процесс, обвинив в нарушении присяги.

Так в неполные сорок лет Семен Титов стал инвалидом и отставником.

В начале 87го года семья Титовых вернулась в Краснодар. За копейки сняли у бывших знакомых саманную времянку. Устроили детей, Гришу и Ивана, в школу. Клавдия пошла в эту же школу учителем русского языка и литературы. Семен попытался устроиться на работу преподавателем. Сначала в родное летное училище, потом, после отказа, он пробовал попасть на военную кафедру Кубанского Государственного Университета, Политеха, Аграрного. Но везде ему сначала с радостью назначали встречу с ректором, ведь он был героем, целым полковников! А вот через несколько дней ему возвращали документы и, смущенно отводя глаза, говорили о том, что «второй отдел» не рекомендует брать на работу преподавателем полковника Титова.

Несколько месяцев, вплоть до лета 1987 года, Семен пробовал устроиться на работу. Сначала в ВУЗы, потом в школы, учителем ОБЖ. И везде был один ответ, отказ.

В июле 87го Григорий Титов, впервые за свои тринадцать лет, увидел отца пьяным. Семена не сломали ни моджахеды, ни западные спецы. Его сломали наши контрразведчики. Семен начал выпивать. Сначала тихо дома, на маленькой кухоньке сидя за покрытым вышитой скатертью столом. Потом все чаще он стал уходить из дома утром и возвращаться уже под вечер, пьяным и грязным, как будто весь день пил где-то под забором. Клавдия пробовала разговаривать с мужем. Дети, и подросток Гриша и девятилетний Иван, просили отца остановиться. Но Семен только смотрел на них влажными от слез глазами и ничего не говоря снова уходил из дома. Так продолжалось несколько месяцев, вплоть до ноября. Пенсии Семена и зарплаты Клавдии едва хватало на еду и оплату времянки. И Гриша, и Иван, всегда учившиеся на отлично, скатились до троек.