Заговор

Ваня наклонился, взял старика под мышки и резко поднял вверх, так что у того оказались приподняты руки. Я бросился на помощь и схватил их за запястья. Тот дернулся, но уже ничего не смог сделать, мы его, что называется, заломили.

— Отпустите, больно! — закричал он.

Однако отпускать я его не собирался ни под каким видом, дотащил до лавки, и положил лицом вниз.

— Обыскивай, — велел я Ване, — только тщательно, все просмотри!

Старик напрягался, пытаясь вырвать руку, но я держал крепко, а Ваня сноровисто ощупывал одежду.

— Еще один нож, — радостно сказал он, обнаружив оружие в правом рукаве кафтана. — Острый, как игла! — уважительно добавил он, рассматривая тонкий стилет. — Таким кого хочешь насквозь проткнешь!

— Ноги посмотри, — подсказал я, — за голенищами.

— Есть, и куда ему столько? — удивился парень, вытаскивая из сапога еще один тесак. — Как будто на войну собрался! Вроде больше ничего нет, — добавил он, кончая обыск.

— Теперь неси вожжи и связывай, — сказал я, — вяжи крепче, чтобы не освободился.

Однако это уже было явно лишним, лишившись оружия, пленник сразу сник и перестал сопротивляться. Мы связали его по рукам и ногам и взялись осматривать конфискованное оружие. У простого старичка оказались изделия такого уровня, что ему мог позавидовать иной князь.

— Не простой, видать, человек, — уважительно сказал рында, уже научившийся разбираться в качестве.

— Развяжите, помираю, — тихо попросил пленник, — что вам от меня нужно!

Заряд нервной энергии у него прошел, и теперь это был просто усталый старый человек.

Глава 7

До темноты наш пленник пролежал, не подавая признаков жизни: на вопросы не отвечал, на угрозы не реагировал. Если бы не ровный пульс, можно было бы посчитать что он или умер, или находится без сознания. Такое упорство могло иметь несколько причин, и главная, своих товарищей он боится больше, чем меня. Это заставило задуматься о том, что его угрозы не простой звук, и над нами нависла реальная опасность.

Однако до вечера в округе не наблюдалось никакого подозрительного движения, чужие люди, сразу заметные в малонаселенном окраинном районе, вокруг нашего подворья не разгуливали, мной никто не интересовался.

Короче говоря, все кругом было так, как обычно. Только на лавке в нашей избе лежал связанный лазутчик, и за стенкой маялась без наркотического зелья девушка Прасковья.

Когда стемнело, я объяснил своим товарищам наше сложное положение:

— Оставаться здесь опасно, ночью на нас могут напасть. Придется уходить!

— А с этим что будем делать? — Ваня кивнул на перегородку, за которой лежал пленный. — Он того и гляди умрет!

— За него не бойся, с его сердцем он еще нас с тобой переживет. Но оставлять его, действительно, нельзя, придется взять с собой.

— Как же мы его повезем? — усомнился рында.

— Лошадей у нас четыре, на троих поедем мы, а его погрузим, как вьюк, — сходу решил я трудную в этой ситуации задачу. — Сложнее другое, где нам ночью найти пристанище.

— Можно переночевать у моей крестной, — неожиданно вмешалась в разговор Прасковья, которую я, честно говоря, вообще в расчет не брал, и при разговоре она присутствовала только потому, что в избе было всего две комнаты.

— Что еще за крестная? — спросил я.

До сих пор о девушке я ничего, кроме имени, не знал, ни кто она, ни откуда, и ни как попала на постоялый двор. Почти все время с того момента, как мы начали общаться, она казалась невменяемой.

— Крестная? — переспросила она. — У меня есть крестная, она хорошая.

Ответ был и точный, и, главное, исчерпывающий.

— И где она живет?

— В Замоскворечье.

Конец был не близкий, особенно если учитывать, что половина московских улиц на ночь запиралась рогатками, и посторонних на них не пускали.

— Уже поздно, мы туда не доедем, к тому же тебя там могут искать. У тебя есть родители?

— Нет, я круглая сирота, — привычным скорбным голосом ответила Прасковья.

— Ладно, давайте собираться, переночуем на каком-нибудь постоялом дворе, — решил я.

Проблема ночлега меня не особенно волновала. Июльские ночи в Москве совсем короткие, можно провести время и в седле, а с рассветом приискать себе временное пристанище.

— Иди, седлай лошадей, — велел я Ване, — только постарайся, чтобы никто тебя не видел. Хозяевам тоже ничего не говори.

Паренек кивнул и вышел. Мы с Прасковьей остались с глазу на глаз. Не знаю, что ей помогло, молодость, здоровый организм или моя помощь, но выглядела она вполне прилично, туман в глазах исчез, и на плохое самочувствие девушка больше не жаловалось.

— Тебе стало лучше? — на всякий случай спросил я.

— Да, немного, только очень хочется есть.

— Что же ты раньше не сказала, — упрекнул я. Начинать сейчас возиться с едой было совсем не ко времени.

— Ничего, я потерплю.

— Пока Ваня запрягает, поешь хлеба с мясом.

— Как можно, сегодня же постный день!

— Да? — удивился я такой осведомленности. — Ну, тогда ешь один хлеб, здесь ничего другого нет.