Заговор

Стоять просто так, ничего не делая, было бы, по меньшей мере, глупо. Тем более, что разочарованные задержкой представления зрители начали перешептываться, и кто-то уже пробирался к выходу, сбивая у публики торжественный настрой. Нужно было придумать, как заставить всех замолчать, однако в голову лезли только глупости, не имеющие к театральному искусству никакого отношения. Я попытался вспомнить, как приковывали к себе внимание толпы великие политические деятели, но на память пришел один только Ленин, выступавший перед революционной братвой с броневика на площади перед Финляндским вокзалом.

— Пошли, батюшка, — опять позвала Марья.

Я не обратил на нее никакого внимания, медленно поднял голову, снял за неимением кепки шапку, зажал ее в кулаке, поднял правую руку как легендарный основатель первого в мире государства рабочих и крестьян, встряхнул головой и закричал, картавя и грассируя:

— Товагищи габочие и кгестьяне, до каких пор нас будут душить кговососы эксплуататогы? Вся власть советам габочих и кгестьянских депутатов! Землю крестьянам, фабрики рабочим! Пролетарии всех стран соединяйтесь! Дойчланд, дойчланд убер аллес! Летайте самолетами Аэрофлота! Демократов и коммунистов в тюрьму! Судью на мыло! Ура, товарищи, наше дело правое, победа будет за нами! — на этом мой первый ораторский запал иссяк, но я вновь набрал полные легкие воздуха и заорал:

— Галина Бланка буль-буль, буль-буль!

Не знаю, что испытывали великие ораторы, когда зажигали энтузиазмом народы и вели за собой толпы, но я помню, какую гордость испытал за свою пламенную речь! Последнее угрожающее «буль-буль» окончательно потрясло публику, зрителей как ветром сдуло. Они бежали отсюда так быстро, как будто им собирались отрубить головы. Исчезла даже моя проводница Маруся. Не успели затихнуть раскаты красивого, мощного голоса, в горнице осталось всего трое: хозяйка, прилипшая к своему стулу, управляющий, жавшийся к дальней стене, и оратор.

— Ну? — спросил я купчиху. — Вопросы есть?

Она, не отвечая, смотрела на меня с мистическим ужасом и даже не пыталась встать, видно, от страха у нее отнялись ноги.

— Сеанс черной и белой магии будет в полночь, — сказал я хозяйке, — нервным лучше не присутствовать. Пойдем, покажешь мою комнату, — обычным голосом сказал я управляющему. — Тебя, кажется, зовут Никифорович?

— Иваном Никаноровичем, — стараясь, чтобы я не заметил дрожи в голосе, ответил он.

— Это не важно, веди, Вергилий!

— Осторожно, тут ступенечка, — суетился он, когда мы поднимались наверх.

Привел меня Никанорыч в небольшую комнату на верхнем этаже. Судя по убранству, тут жила женщина. Я осмотрелся и спросил:

— Чья это комната?

— Раньше одна девка жила, а теперь пустует.

Я подумал, что он говорит о Прасковье, и уточнять, кто и когда здесь жил, не стал. Не нравился мне этот Иван Никанорович, было в нем что-то скользкое, фальшивое, хотя внешне выглядел он вполне респектабельно, даже симпатично: честный взгляд, скромная, аккуратная одежда, приятное лицо, опрятная борода. Я сел на скамью подле оконца, положил рядом с собой сверток с платьем и приказал управляющему, так, как будто имел на это право:

— Теперь пришли ко мне Митьку.

Иван Никанорович поклонился и едва не бегом отправился выполнять поручение.

«Покажу я вам еще чудо в решете», — злорадно подумал я.

Не успел я осмотреться, как в светелку влетел мой недавний собутыльник Митька. Вид у него был взъерошенный, глаз подбит, правда, в отличие от меня, не левый, а правый. Он уставился здоровым оком, узнал и обрадовался, как родному:

— Кеша! Друг! Вот кого не ждал, так не ждал! Недаром мне всю ночь тараканы снились!

Почему он упорно называл меня Кешей, и какое я имел отношение к его сновидениям, так и осталось его личной тайной. Он с трогательной простотой обнял меня и предался сладким воспоминаниям:

— А помнишь, как мы с тобой гуляли? Вот это, брат, был загул, так загул! Такое не каждый год случается! А как ты тогда нажрался, любо дорого вспомнить! Глаз-то тебе там подбили? Помнишь, какую драку учинил? Чего мы сидим? Пошли, сегодня я угощаю, денег правда мало, медный грош, но на затравку хватит!

— Погоди, — попытался я остановить фейерверк его красноречия, — у меня есть к тебе поручение.

— Кеша, да я для тебя что хочешь! Скажи слово, жену отдам, бери, пользуйся!

— А ты разве женат? — удивился я. В прошлый раз о жене он даже не упоминал.

— Я? Ты знаешь, кто был мой батюшка?

— Знаю, мы с ним вместе пуд соли съели.

— С батюшкой? — удивился он.

— С ним, родимым, ты знаешь, что это был за человек?

— Кто, батюшка? — глупо повторил он.

— Митя, ты можешь выполнить важное поручение? — поменяв тон, строго спросил я.

— Могу, почему не мочь…

— Надо достать очень крепкой водки, самой лучшей и самой крепкой, чтобы птицу влет била. Сможешь?

— Что же ты сразу не сказал, — приятно улыбнулся он, — зря морочишь мне голову разговорами. Да ты только скажи, одна нога там, другая здесь, были бы деньги!

— Деньги есть, и водка мне нужна для важного дела, хочу вашего Никанорыча уесть. А что останется, тебе отдам, пей, сколько хочешь!