Заговор

В детстве она любила смотреть на садовника. Окончив работу, он устраивался в тенистом уголке сада и ловко нарезал на низенькой скамейке свежие огурцы, морковку, перец, сочные помидоры. Потом бросал накрошенные плоды в котелок и варил на огне свою похлебку, обильно сдабривая ее специями.

Родители запрещали Беназир заходить в эту часть сада, но она не могла отказать себе в удовольствии. Похлебка в помятом медном котелке казалась самым вкусным блюдом на свете.

Садовник смотрел на нее озорными черными глазами, подмигивал и постоянно напевал смешные мелодии. Ей становилось весело и спокойно.

Жаль, что она так ни разу и не осмелилась попробовать дымящееся варево. Но садовник угощал ее свежими лепешками, запеченными на внутренней стороне глиняной печки, врытой в землю и прикрытой от дождя и пыли черной от копоти крышкой.

Брать лепешки родители не запрещали, и Беназир разрывала белую мякоть с хрустящей корочкой своими крепкими и ровными зубами. Она никогда не знала, что такое кариес, и могла разгрызать даже орехи.

Семья владела огромными поместьями. Никому и в кошмарном сне не могла прийти мысль обидеть ее. А теперь ее запирают, как опасного зверя. За что? Разве она хочет принести кому-то зло?

Ну разумеется, некоторым не поздоровится, если она придет к власти. Прежде всего тем, кто виновен в гибели ее отца и в ее свержении. Этим жирным, гадким котам.

Да, им не поздоровится. Но всем остальным будет лучше. А таких большинство.

А вдруг все опять исчезнет? И эта комната, и знакомые запахи в саду, и пыльные улицы.

А вместо них черная пропасть одиночества. Лучше не жить совсем, чем жить так, как последние годы в Лондоне.

Да, там комфорт. Но она перестала его замечать. Просыпаться каждое утро с ощущением выброшенности, ненужности, как будто все уже в прошлом. Плакать в подушку и ломать от отчаяния пальцы. Нет уж! Это не повторится.

Однако странно, что люди заняты своими мелкими делишками. Наверное, им все же не сказали, что она одержала победу и опять свободна.

– Вы передали информацию о моем освобождении? – спросила Беназир у начальника штаба.

– Власти уже сообщили.

– При чем здесь власти? Немедленно дайте информацию в прессу. Я намерена завтра выехать в столицу.

Начальник штаба кивнул с непроницаемым видом.

Он был, пожалуй, единственным из окружающих ее людей, на лице которого она никогда не видела испуганного выражения. Остальные, услышав ее властный голос, каменели и нервно вздрагивали.

«Мне никто не может причинить вреда в моей стране», – подумала Беназир.

Она знала, что это не так, но не хотела в этом признаться.

– А добро возвращается? – Валерия надела на открытие театрального фестиваля длинное шелковое платье, которое тесно облегало ее стройную фигуру.

Может, стоит одеться поскромнее, подумал Питер. Но что-то подсказывало ему, что сегодня вызывающе нарядно будут одеты все женщины – и европейские и восточные. Так всегда бывает во времена кризисов, стихийных бедствий, насилия и потрясений. Женщины, словно нарочно, хотят подразнить судьбу, компенсировать свои переживания и показать, что нет ничего сильнее их красоты.

Они чувствуют, что в эти драматические моменты мужчины воспринимают действительность с болезненной обостренностью, и, повинуясь извечному инстинкту, идут им навстречу.

Питер любил эти состояния нарушенного равновесия, и ему было приятно, что Валерия тонко уловила звенящую в воздухе напряженность.

– Добро обязательно возвращается, – сказал Питер. – А любовь не возвращается, если ее упустишь.

– Получается, что любовь и добро – абсолютно разные вещи.

– Совершенно точно. Могу доказать это на примере. Если мы займемся сейчас любовью, то не попадем на открытие фестиваля. А это можно расценить как зло.

– Ты меня запутал, собирайся скорее, – посоветовала Валерия.

Питер только-только появился, времени на сборы оставалось в обрез. Сейчас он проявлял чудеса ловкости, одновременно бреясь, повязывая галстук и отвечая на мудреные вопросы дотошной Валерии.

– И все же не могу понять, неужели Беназир не боится? Она женщина. Откуда такое бесстрашие? Она любит кого-либо?

«Она не даст мне собраться, – подумал Питер. – Лучше ответить. Иначе она обидится. Пока будем мириться, о фестивале можно забыть».

– Я уверен, что Беназир любит, она страстная женщина, – мужественно ответил Штайнер.

Похвалив себя за терпение, он тут же вспомнил, что, побрившись и успешно завязав галстук, по странной случайности забыл надеть парадные брюки. Кажется, они в гардеробной, справа.

– Это очень хорошо, что Беназир любит. Красивая женщина должна уметь любить, – уверенно сказала Валерия. – И все же мне за нее страшно.

– Я готов, – сказал Питер.

– Не думаю, что Беназир боится, – задумчиво сообщила Валерия. – Это не в ее характере.