Заговор «Аквитания»

– Этот пистолет заряжен не пулями, а капсулами с химическим составом, который настолько ускоряет работу сердца, что оно в конце концов не выдерживает. Сделанные нами снимки сразу же после вашей смерти получат самое широкое распространение, и все увидят, что великий генерал пал бесчестной смертью на том поле боя, которое он любил более всего. Снимки эти сделаны в таком ракурсе, что достаточно небольшой ретуши – конечно, не меняя позы и вашего выражения лица, – и “она” превратится в “него”, и вашим партнером окажется не девушка, а мальчик. В свое время ходило немало слухов о ваших странных наклонностях и причинах вашего скоропалительного брака. Не этот ли секрет утаивал великий генерал всю свою жизнь? И не этим ли генерал де Голль держал в узде рвущегося к власти полковника? Молоденькие мальчики, когда нет женщин… Поговаривали о купленных лейтенантах и капитанах, об изнасилованиях, о допросах на ваших квартирах… Аппетит этого экс-победителя простирался на всех – без различия пола.

– Хватит! – выкрикнул Бертольдье, вскакивая с дивана. – Дальнейший разговор бессмыслен. Несмотря на полную бездоказательность ваших гнусных инсинуаций, я не желаю, чтобы мое имя поливали грязью! Пленку!

– Мой Бог! Значит, это правда, – изумленно прошептал бывший сержант.

– Пленку! – заорал генерал. – Отдайте мне ее!

– Отдам, – ответил Лефевр, – в самолете.

Хаим Иаков Абрахамс, скорбно опустив голову, вышел из синагоги Игуд Шиват Сион на улице Бен-Иегуды в Тель-Авиве. Горестная толпа мужчин и женщин расступилась перед ним. Люди плакали, не стесняясь своих слез, пораженные непомерными страданиями, которые недостойная жена обрушила на этого великого человека, этого воина и патриота Израиля. “Хитабдут”, – тихо повторяли они, так, чтобы их не услышал Хаим. Раввины были непреклонны: смертельный грех этой женщины пал на голову сына сабры, библейского воителя, строгого ревнителя интересов своей земли и Талмуда. Женщине этой было отказано в месте на освященной земле, теперь ее душа познает гнев всемогущего Господа, а боль от сознания этого ляжет непосильным бременем на овдовевшего супруга.

Говорили, что она поступила так то ли из мести, то ли у нее помутился рассудок. Дочери принадлежат матери. Но сын – только отцу, и сын этот пал на поле боя, извечного боя его отца. Кто стал бы оплакивать его горестнее, чем отец, и чья скорбь была бы глубже отцовской скорби? А теперь эта женщина, давшая жизнь его сыну, нарушила священнейшие заповеди Талмуда и обрушила на него новое горе, новую боль. Стыд и позор! О Хаим, брат наш, отец наш, сын и вождь нашего народа, мы скорбим вместе с тобой! Веди нас, и мы выполним любой твой приказ. Ты – наш царь! Царь Иудеи, Самарии и всех земель, которые ты приведешь под нашу руку! Укажи нам путь, и мы последуем за тобой, царь Израиля!

– Своей смертью она сделала для него больше, чем когда была жива, – заметил человек, стоявший чуть поодаль от толпы.

– А что, по-вашему, произошло на самом деле? – спросил стоявший рядом с ним.

– Несчастный случай. Или что-нибудь похуже. Она часто приходила в нашу синагогу, могу сказать – она не помышляла о самоубийстве. Нужно повнимательнее следить за ним, а то эти идиоты и тысячи им подобных коронуют его императором Средиземноморья и поведут нас победным маршем к гибели.

Армейская машина с двумя бело-голубыми флажками остановилась перед входом в синагогу. Абрахамс, согбенный под бременем обрушившегося на него горя, – такое бремя наверняка раздавило бы любого менее сильного человека, – не поднимая скорбно поникшей головы, чуть приоткрыл глаза и вытянул перед собой руки, дабы люди могли их коснуться; однако и в своем горе он сразу расслышал слова молодого солдата:

– Ваша машина, генерал.

– Благодарю, сын мой, – забираясь в машину, отозвался воитель Израиля, так и не подняв скорбных полузакрытых глаз. Плачущие лица приникли к стеклам машины. Дверца захлопнулась, и, когда он заговорил снова – все так же не открывая глаз, – в его хриплом голосе не было ничего, кроме распиравшей его злости.

– Давайте-ка поскорее отсюда! В мою загородную виллу. Там мы пропустим по стаканчику виски и забудем про все это дерьмо. Эти ублюдки святоши! У них еще хватило наглости читать мне нотации! В первую же войну я соберу всех раввинов и отправлю их вместе с их талмудами на передовую! Пусть почитают там свои проповеди, пока их задницы будет поливать шрапнель!

Никто не отозвался, машина, набирая скорость, быстро удалялась от толпы. Хаим открыл глаза и, откачнувшись от спинки сиденья, уселся поудобнее. Потом, осознав вдруг присутствие сидящих рядом с ним людей, оглядел их и дернул головой.

– Кто вы? – закричал он. – Вы – не мои люди! Где мой конвой?

– Ваша охрана поспит еще часок-другой, – отозвался человек, сидевший рядом с водителем, и тут же обернулся к Абрахамсу: – Здравствуйте, генерал.

– Вы?