Заговор бумаг

Мы проговорили еще час на разные темы, пока Адельман вдруг неожиданно не встал и не объявил, что должен вернуться домой. Я воспользовался его уходом как предлогом тоже откланяться. Однако, прежде чем я ушел, дядя отвел меня в сторону:

— Ты сердишься. — Его глаза светились каким-то необычным теплом, словно он забыл гнев, который испытывал ко мне на похоронах моего отца, словно между мной и моими родными никогда не было разлада.

— Ты не сдержал обещания, — сказал я.

— Я лишь отложил его. Я сказал, что поговорю с тобой после ужина. Я не говорил, через какое время после ужина. Приходи завтра утром в синагогу для молитвы. Проведи остаток шабата со своей семьей. Когда солнце сядет, я расскажу тебе то, что ты хотел знать.

Я не знал, как реагировать, не мог сказать, взволновало ли меня его предложение.

— Дядя Мигель, я не располагаю такой роскошью, как свободное время. Я не могу позволить себе провести день в молитвах и пустой болтовне.

Он пожал плечами.

— Это моя цена, Бенджамин. Но, — улыбнулся он, — это разовый платеж. Я не стану ничего от тебя требовать, даже если тебе потребуется информация через несколько недель или даже месяцев.

Я знал, что не смогу его переубедить. Он скорее предпочтет, чтобы убийца его брата разгуливал на свободе, чем отступит от своего решения. Признаюсь, я был не прочь провести день в обществе Мириам. Поэтому я согласился встретиться с ним на следующее утро.

Мы с Адельманом вышли на улицу вместе, и я был поражен роскошью его золоченого экипажа, ожедавшего у дома моего дяди. При виде хозяина мальчик лет четырнадцати со смуглым лицом, вероятно из Ост-Индии, одетый в яркую красно-желтую ливрею, открыл дверцу и замер как статуя.

— Лиенцо, — Адельман схватил мою руку с заученным дружелюбием, — я могу вас куда-нибудь подвезти? Вы ведь живете в Ковент-Гардене, не так ли?

Я поклонился, выражая согласие и благодарность.

Признаюсь, я испытывал неловкость оттого, что нахожусь один на один с человеком такого высокого положения, как Адельман. В силу своей профессии мне часто приходилось бывать в компании людей высокопоставленных, но редко в подобных обстоятельствах. В данном случае нас не объединяли деловые связи, мы просто ехали по городу как товарищи.

Когда экипаж тронулся, Адельман задернул шторы на окнах и мы погрузились почти в полную темноту. Какое-то время он молчал, я тоже не знал, как завязать разговор, поэтому сидел молча, ощущая, как колеса экипажа катятся по тряскому лондонскому булыжнику. Всякий раз, когда я менял положение,.мне казалось, я произвожу ужасный шум. С противоположной стороны, где сидел Адельман, никаких звуков не доносилось.

Наконец он прочистил горло и, как мне показалось, взял щепотку нюхательного табаку.

— Насколько я понял, — начал он, — вас посетил мистер Бальфур.

— Вы меня поразили, сэр.

Я чуть не вскрикнул от удивления. Признаюсь, у меня по спине пробежали мурашки. В голосе Адельмана не было, как вы понимаете, ничего пугающего. Его тон оставался вежливым и сдержанным, типичным для немца. Однако было нечто беспокоящее в самом вопросе, вернее, в том, что он задал этот вопрос.

П куда человек с таким положением, как Адельман, может знать о подобных вещах или интересоваться ими? Я сожалел, что в темноте не видно его лица, хотя, полагаю, он был слишком опытен, чтобы по его лицу можно было бы что-либо прочесть. Я тоже умел скрывать свои чувства.

— Не могу выразить, как я поражен, что мои дела привлекли ваше внимание, — сказал я совершенно невозмутимо.

— Вы — член видной семьи, мистер Лиенцо.

— Я пользуюсь фамилией Уивер, — сказал я.

— Не хотел быть непочтительным, — тотчас отреагировал он, — я думал, что вы пользовались этой фамилией, только когда были боксером. — Он помолчал немного. — Буду с вами откровенен. Я отношусь к вам с восхищением, сударь. Я ценю, что вы пошли наперекор древним традициям своего народа и сами выбрали свой путь. Прошу вас, поймите меня правильно. Я безмерно уважаю вашего дядю, но считаю, что соблюдение всех этих обрядов и ритуалов лишь вредит нашему народу. Вы же своим примером показали англичанам, что евреи — не объект для насмешек. Ваши подвиги на ринге стали легендарными. Ваше имя, сэр, известно даже королю.

Я поклонился в темноте. Он был прав, говоря, что я отвернулся от обрядов и ритуалов своего народа, и тем не менее мне было неловко, что он говорит об этом с таким восторгом. Я всегда считал, что приверженность религиозным ритуалам порождена праздностью, в то время как он видел в моем пренебрежении ими некое свободомыслие.

— Вы делаете мне честь своими речами, — сказал я после неловкой паузы, — Но я откровенно не понимаю, какое все это имеет отношение к мистеру Бальфуру и почему мои с ним дела интересуют вас, сэр.