Но мы обязательно сделаем следующее. Во время учений вполне целесообразным будет дать вводную, по которой тот или иной командир части не может выполнять свои функции. Это даст нам прекрасную возможность назначить в этот момент исполняющими обязанности командиров частей и подразделений людей, в чьей лояльности армия может не сомневаться. Я считаю, что надо будет назначить на эти должности офицеров из аристократии, которые негативно относятся к Гитлеру и его людям. Тем самым мы сразу отсечем командиров, которые могут втайне сочувствовать наци, но стараются своих взглядов не афишировать. Просто надо заранее, еще на штабном этапе учений отработать этот вопрос. А на втором этапе пусть они реально возьмут управление частями и подразделениями на себя. У меня уже есть несколько кандидатур на должность начальника штаба учений. Все они родились в старейших аристократических семьях Германии, тесно связанных с королевским домом Вюртемберга. Эти военные воспитаны в духе католического благочестия и патриотизма. Как понимаешь, после отлучения Святым Престолом НСДАП от Церкви их отношение к нацистам, мягко говоря, резко отрицательное.
И вот смотри, что у нас в результате получается. Генштаб, по сути, разработает план двойного назначения. Если у Гитлера хватит мозгов, и он не даст команду на тотальное уничтожение коричневорубашечников, то наш план вполне подходит и для подавления вооруженного сопротивления властям со стороны коммунистов.
Мы его представим главе правительства с чувством глубоко исполненного долга. Так что бери мой черновик в разработку, – генерал-полковник протянул фон Фричу тонкую папку, – и передавай его в оперативный отдел для детализации. Считай, что это уже приказ.
Начальник генерального штаба мгновенно поднялся со своего места и щелкнул каблуками:
– Слушаюсь, господин военный министр.
Фон Бломберг махнул рукой:
– Вольно, расслабься, Густав.
Генерал-лейтенант снова сел и откинулся на спинку кресла, взглянув при этом с хитринкой на своего начальника:
– Дозволит господин генерал-полковник задать вопрос?
– Идите в жо…у, господин генерал-лейтенант, с вашими церемониями. Что за вопрос?
– По негласной традиции генштаба, разработчик плана имеет право дать ему свое название. Господин военный министр такое название уже придумал?
Фон Бломберг ухмыльнулся:
– А как же. Нацисты любят громкие наименования, связанные с мистикой. Думаю, если я назову этот план, скажем, «Валькирия», то Гитлеру может понравиться.
Они пристально посмотрели друг другу в глаза, а потом вдруг одновременно расхохотались. Смеялись молодо и заразительно. Внезапно генерал-лейтенант опять стал серьезным. Он вздохнул и постучал пальцами по столу:
– Хорошо, допустим, СС и СА начали стрелять друг в друга и мы их остановили. Что потом, Вилли? Что потом? Ты что, действительно все же решишься устранить главу правительства?
– Густав, если глава правительства допускает внесудебную расправу даже над своими сторонниками, не говоря уже о политических противниках, это уже не глава правительства, а обычный бандит. Он дефакто мгновенно становится нелегитимным. Ты случайно не забыл, что в конституции написано? Сегодня он без суда стреляет своих, а завтра что – начнет стрелять тех, кто на него только косо посмотрел? Разве стране нужен такой первый министр?
– Хорошо, мы его арестовали, распустили всю его банду, самых непримиримых через военный трибунал отправили в тюрьму. Дальше что? Если мы скажем А, то придется говорить не только Б, но и В. Ты что, погрозишь ему потом просто пальцем, скажешь, мол, больше так не делай, а теперь забирай власть обратно?..
Военный министр зло выдвинул подбородок вперед и почти прошипел:
– Нет, мы не будем просто грозить пальцем, господин генерал-лейтенант. Запрет вожакам этой своры на участие в политике. Всем персонально, без исключения. Банальная люстрация. Пусть лучше малюют акварели или идут в бухгалтеры. Их участие в политике так же опасно, как опасно оставлять насильника наедине с ребенком. Необходимо ввести закон об экстремизме, по которому все радикальные правые и левые призывы и действия объявляются незаконными. Четкое и бесповоротное разделение всех трех ветвей власти, закрепленное в конституции. Суд присяжных. Двухпалатный парламент. Свобода прессы и индивидуального слова как непреодолимое право. В стране объявляется переходный период, на который вся власть передается президенту. Все партии опять разрешаются. Объявляются новые выборы, после которых страна входит в конституционное поле, а армия возвращается в казармы, добровольно себя самоограничивая от власти, оставаясь при этом гарантом безопасности страны только в случае внешней агрессии. Точка.
Начальник генерального штаба как-то неопределенно улыбнулся и чуть пожал плечами:
– Тебе не кажется странным, что мы, военные, начинаем поднимать вопросы, о которых задумываться не обязаны?