Заговор дилетантов

Лизхен и держалась теперь по-новому, все ее робкие и угодливые манеры мелкой служащей, полностью зависящей от сильных мира сего, в одночасье исчезли. Чувствовалось, что она, усевшись в начальническое кресло, осознала собственную важность и теперь очень уверена в себе. Настолько уверена, что, пожалуй, уже слегка переоценивает свою персону.

Впрочем, увидев меня, Лизхен попыталась изобразить любезную мину и даже поклонилась, тряхнув вавилонской башней из белокурых волос и всеми мышиными хвостами на платье. Видно, случился рецидив почтения к хозяйке пансиона, которая еще недавно была для фрейлейн Эрсберг важным лицом… Я чуть не задохнулась от густого аромата духов «Инимитабль», которыми Лизхен поливалась теперь с завидной щедростью.

— Добрый день, дорогая Елена Сергеевна! — поприветствовала меня Лиза гордым голосом светской дамы. — Рада вас видеть. Надеюсь, ваш заграничный вояж прошел удачно?

— О да, вполне. Я вижу, вас можно поздравить с новой должностью?

— Да, благодарю вас. Удача улыбнулась мне, хотя, признаюсь, я пережила немало тяжелых минут. Когда адвокат Штюрмер трагически погиб, я оказалась в сложном положении. Службу и так найти непросто, а не имея рекомендаций с предыдущего места, и совсем невозможно. А кто бы выдал мне рекомендацию после смерти хозяина? К тому же, меня еще и под арестом продержали несколько дней, подозревая в причастности к убийству Штюрмера. Боже, какой это был ужас, только представьте — двое полицейских вели меня в тюрьму по улице, а мальчишки прыгали вокруг и кричали: «Воровку ведут, воровку ведут!» какая-то старуха, перекрестившись, хотела подать мне монетку, а полицейкий отогнал ее со словами: «Отойди, мать, эта еще сама тебе подаст», — Лиза смахнула с глаз слезинки и продолжила: — В тюрьме я пребывала в полном отчаянии из-за несправедливости, а когда меня, наконец, выпустили на свободу, оказалась в совершенно бедственном положении, почти в нищете.

Ни службы, ни денег, ни покровителей, ни друзей, все от меня отвернулись. К счастью, госпожа Танненбаум, получив в наследство эту фирму, вспомнила о моих деловых качествах и предложила мне должность управляющего, место, на которое я и рассчитывать не могла. Но, надеюсь, госпоже Танненбаум не придется пожалеть о своем решении. Прошу простить, — оборвала вдруг Лиза сама себя и, на глазах преобразившись, обернулась к секретарше, которая с неприкрытым интересом прислушивалась к нашему разговору: — Фрейлейн Рубелиус, вам что, нечем заняться? Почему вы тут ловите галок? Вас ждут дела. Работайте, фройлейн Рубелиус, работайте!

Получив этот начальственный окрик, несчастная секретарша залилась краской, втянула голову в плечи и, подхватив со стола какую-то папку, кинулась бежать. У госпожи начальницы просто-таки на лбу было написано, что Всевышний создал ее с единственной целью — покрикивать на подчиненных: «Работайте, работайте! Вас ждут дела».

Управлять людьми очень трудно, — пожаловалась Лиза. — Стоит только дать слабину, все так и норовят сесть тебе на шею и гонять лодыря.

Ясно было, что свою обрамленную мышиными хвостиками лебяжью шею она не подставит никому. Ее легкий немецкий акцент, прежде казавшийся таким мягким, теперь звучал весьма агрессивно, с раздраженными, каркающими интонациями. Только говоря о хозяйке, она как-то смягчалась, вероятно, относилась к Лидии с большим пиететом.

Во всяком случае, произнесенное Лизой с придыханием имя «госпожа Танненбаум» настолько отличалось от ее недавних рассуждений о дурочке Лидии, которая даже не умеет выбрать себе платья, что не верилось, будто речь и в том и в другом случае шла об одной и той же особе.

Похоже, Лидия правит фирмой Крюднера более-менее единовластно, а Лиза находится при ней просто в качестве верного пса…

— Ну что ж, Лизочка, с вашего позволения мне хотелось повидать Лидию. Нам с ней о многом нужно переговорить.

И тут с Лизхен, вернее, с ее взглядом, произошло нечто невероятное. Я никогда прежде не видела, чтобы у людей, ни в малейшей мере не страдающих косоглазием, глаза буквально разбегались в разные стороны, причем так, что взгляд становится невозможно поймать.

— Видите ли, Елена Сергеевна, я боюсь, что госпожа Танненбаум не сможет вас в настоящий момент принять… Она так загружена, ее день буквально расписан по минутам. Поймите правильно — вхождение в наследство, кучи бумаг, нуждающихся в проверке, налаживание предприятия, которое чуть не прогорело… Столько суеты, столько суеты!

— Ну что ж, надеюсь, я поняла вас правильно, — мне осталось лишь встать и двинуться к выходу.

— Госпожа Танненбаум будет чрезвычайно рада вас видеть в другой день, — лепетала Лизхен, семеня за мной на своих высоких каблуках. — Вам будет назначено время визита, и мы вас известим. Ведь во всем должен быть порядок!

— О да, орднунг мус зайн, — согласилась я, вспомнив немецкую фразу, глубоко запавшую в душу еще в Берлине. — Не трудитесь назначатm для меня термин. У меня нет ничего настолько важного, на что стоило бы потратить драгоценное время госпожи Танненбаум!