Заговор двух сердец

— Полагаю, если это та молодая женщина, которую вы ищете, вы зайдете к нам и расплатитесь по счету? Или мне прислать вам счет на дом?

Симон помедлил, повернул голову и буркнул:

— Не волнуйтесь, вам заплатят.

— Разумеется, сэр, разумеется. Оказавшись на улице, Симон пустился бежать.

Он наталкивался на людей, едва не попал под лошадь, переходя главную улицу, и, наконец, остановился у пирожковой. Он несколько секунд простоял с закрытыми глазами, ощущая вкусный запах, потом глубоко вздохнул и вошел в набитое людьми помещение.

До прилавка Симон протолкался лишь через несколько минут. На одном его конце молодой парнишка большой ложкой зачерпывал бобы и раскладывал их по мискам; на другом, седой мужчина с заостренными чертами лица одной рукой быстро заворачивал пироги в обрывки газеты, другой раскладывал их на оловянные тарелки посетителей, а третьей, невидимой рукой, принимал деньги и давал сдачу.

Когда Симон добрался до него и остановился напротив, он спросил:

— В бумагу или на тарелку?

— Ни то, ни другое. Я хочу видеть Люси Катбертсон.

Что-то вдруг застопорилось — какой-то механизм: руки замерли, и мистер Проггл взглянул на стоящего перед ним хорошо одетого человека. Голос явно не джентльмена, но одежда очень приличная. Проггл снова принялся отпускать пирожки и поинтересовался:

— Зачем она вам?

— Я — ее отец.

И опять руки замерли. Мистер Проггл, задрав вверх подбородок, вызывающе произнес:

— И чем вы это докажете?

— Докажу! Где она?

— Вам придется подождать. Видите, я занят.

Симон взглянул поверх голов мужчин, женщин и детей и заметил в конце лавки дыру, ведущую куда-то вниз. Он рванулся сквозь толпу и по лестнице спустился в подвал.

При первом взгляде на дочь, на свою любимую Норин, он почувствовал острый укол в сердце. Его девочка, которую он воспитывал как леди, работает в этой грязной помойке. Норин стояла к нему спиной, но он все равно сразу узнал ее.

Когда Норин повернулась от духовки с большим противнем в руках и в темноте увидела отца у лестницы, то чуть не уронила все на пол, но все же успела дотянуться до стола. Теперь, прислонившись к нему, Норин смотрела на отца. Какой-то древний инстинкт, зов крови толкал ее вперед в его объятия, под его защиту. Неожиданно она вспомнила об отцовском буйном нраве и застыла, наблюдая, как он медленно приближается к ней.

Симон не остановился у печи, а продолжал надвигаться. Тогда Норин попятилась и заявила:

— Только дотронься до меня, я закричу так, что все сбегутся.

— Ах дочка, дочка! — Ласковый тон, печаль в голосе, тоска в глазах успокоили Норин. Когда отец был уже на расстоянии вытянутой руки, она увидела, что все его лицо дрожит.

Симон тихо и умоляюще произнес:

— Я не собираюсь тебя трогать, я только хочу, чтобы ты вернулась домой.

Норин снова захотелось броситься ему на шею, но вспомнив, почему она здесь, в этом кошмарном подвале, она закричала:

— Чтобы ты снова начал издеваться надо мной? Запер? Может, ты не заметил, — она шлепнула себя по животу, — я уже не одна, я ношу ребенка Вилли. И что ты сделаешь, если я вернусь? Убьешь его, как обещал? Или пошлешь за ним и заставишь жениться на мне, чтобы прикрыть срам? Но прежде чем ты решишь, что делать, дай мне сказать. Это я во всем виновата. Да, можешь качать головой, я его хотела, хотела от него ребенка. По глупости думала, что если ты узнаешь, что я беременна, то изменишь свои убеждения. Но ты пришел в ярость, даже ничего еще не зная. А теперь ты говоришь — возвращайся?

Симон не мог поднять головы. Он понимал, что имеет дело не с девчонкой, а с женщиной, которая пойдет своим путем во чтобы то ни стало. Но в данный момент ему хотелось одного — уговорить дочь вернуться. Если нет — он потеряет ее навсегда. Да и не только ее, но и Люси тоже. Как-то неожиданно для себя, он понял, что нуждается в Люси, и это было странно. Лежа ночами в одинокой постели, Симон пришел к выводу, что то, что он раньше принимал за уживчивость и сговорчивость, было на самом деле проявлением силы духа. И какие бы он сейчас не дал клятвы, в двух вещах он был одинаково уверен: в том, что убьет Вилли Сопвита, когда встретит его; и в том, что Люси прикончит его самого, если он посмеет поднять на нее руку. Симон был убежден, что Люси нужна ему, нужна ему и Норин, но Люси еще больше. Ведь Норин, как ни тошно в этом признаваться даже самому себе, однажды уйдет от него к другому мужчине. А Люси останется. Ее сейчас вроде бы и не было, но она незримо присутствовала, была рядом с ним. И если дочь вернется, причем именно благодаря его согласию на все ее условия, Люси снова станет той покорной женой, на которую он привык полагаться, сам того не подозревая.

— Твоя мать скучает, — тихо сказал Симон. — Она сама не своя, она хочет, чтобы ты вернулась. И все будет в порядке. Я даю тебе слово, никакой беды не будет. — Он не добавил: «Пока Сопвит держится на приличном расстоянии», потому что знал, что не сможет отвечать за себя, если встретится с парнем лицом к лицу. Жажда поквитаться с Тилли все еще жгла его сердце. А сделать это можно только через ее сына.