Заговор Елизаветы против ее сестры Марии Тюдор

Из балаганчика вышел актер, играющий роль Актеона. Это был хорошо известный лондонским зрителям Джероним – артист далеко не молодой, но по-прежнему изображающий молодых людей; впрочем, дамы утверждали, что ему никак нельзя было дать его года.

Появление Джеронима было встречено аплодисментами; он с достоинством принял их, переждал, пока они закончатся, а после стал исполнять свою роль. Прежде всего, он беспечной походкой прошёлся по площадке, прикладывая руку к глазам и как бы выискивая добычу; из балаганчика в то же время раздавался очень натуральный лай собак. Затем Актеон услышал какие-то звуки, – это было видно по тому, что он вытянул шею и застыл. Недоумённо пожав плечами, он крадущимися шагами подошёл к развивающемуся покрывалу и вдруг охнул и закрылся руками, словно ослеплённый. Потом медленно опустил руки, ещё больше вытянул шею и принялся рассматривать купание Артемиды и нимф, причмокивая губами и издавая восторженные звуки.

Это не укрылось от внимания Артемиды. Она осторожно выглянула из-за покрывала и сразу же заметила Актеона. Накинув платье, она встала перед ним и грозно закричала:

Как ты посмел, ничтожный смертный,
Смотреть на наготу мою?!
Ты к нам подкрался незаметный;
Тебя раздавим, как змею!

Актеон понурился и глухо пробормотал:

Не в силах был я оторваться
От вида высшей красоты.
Краса дана, чтоб любоваться,
Зачем меня ругаешь ты?

Артемида стукнула ногой об землю и закричала ещё громче:

Ты смеешь возражать богине,
Ты не признал свою вину?!
Погибнешь ты за это ныне,
Тебя я страшно накажу!

Актеон пытался сказать ещё что-то, но непреклонная Артемида хлопнула в ладоши, и в тот же миг на несчастного набросили волшебное покрывало. Затем нимфы поколдовали немного, – и из покрывала появился уже не Актеон, а олень, что было понятно по рогам на его голове. «Ату его, ату!» – вскричала Артемида; олень бросился бежать и скрылся за балаганчиком. Оттуда послышалось жуткое собачье рычание, вой раненного животного и, наконец, звуки, похожие на те, которые издает собака, гложущая кость. «Всё кончено!» – провозгласила Артемида.

Зрители захлопали и закричали «Браво!».

* * *

Между первой и второй частью пьесы был устроен небольшой перерыв. Слуги принесли тёплое вино для спасения от вечерней сырости, и среди придворных завязались непринуждённые разговоры.

Королева искоса поглядывала на сэра Роберта Дадли, но он сидел, как статуя святого Адальберта Эдмондского, который был известен величавой неподвижностью и нелюбовью к высказанным словам, отчего на скульптурных изображениях его показывали с застывшим лицом и сжатыми губами.

– Милорд, – проговорила Мария и запнулась. – Милорд, – повторила она, – вам, должно быть, не понравилась пьеса. Вы не хлопали вместе со всеми.

– Мне понравилось, – поспешно ответил сэр Роберт, испугавшись, что он допустил бестактность, – я не хлопал, потому что не знал, имею ли на это право.

– Я тоже не знаю, что предписывает на сей счёт этикет, но сэр Стивен сказал, что этикетом на охоте можно пренебречь.

– Я запомню это, ваше величество.

– Так вам понравилась пьеса?

– Да, ваше величество. Она производит хорошее впечатление, – то есть я хотел отметить, что она неплохая: есть понятный сюжет, и актёры стараются… Впрочем, я давно не был в театре, слабо разбираюсь в искусстве, и потому мои суждения… Они далеки от… – смешался сэр Роберт.

– Актёры стараются, но пьеса чересчур вольная, и не соответствует христианской морали, – сказала Мария. – Но сейчас такие произведения в моде – даже при дворе его католического величества короля испанского, императора Священной Римской империи ставятся подобные пьесы. Вся Европа упивается античностью и восторгается языческими преданиями. Даже Иисус, апостолы и святые пишутся художниками на манер языческих героев, часто вовсе без одежды. Этот обычай настолько распространился, что сами святейшие папы следует ему: дворцы и церкви Ватикана покрылись росписями, вызывающими смущение. Поощряются писатели и сочинители пьес, которые будто стараются превзойти один другого в неприличии. Но если святейшие папы допускают такое, то как я могу запретить? Было бы греховно пытаться превзойти Рим в святости, – Мария беспомощно развела руками. – Где вы жили в последние годы? – спросила затем она.

– В поместье моих престарелых родственников. После того как… Когда поместья моего отца были конфискованы, мне больше негде было жить, – сэр Роберт снова испугался, что сказал лишнее.

– Государство нуждается в защите, – сказала Мария. – Но вы не должны себя винить за преступления вашего отца и брата. Сэр Стивен сообщил нам, что вы преданны нашему престолу.

– Так оно и есть, ваше величество, уверяю вас! – воскликнул сэр Роберт чересчур громко.