Заговор генералов

Корнилов усмехнулся: «Красный!» Ну, щелкопер!.. Хотя в глазах кой-кого он и впрямь едва не революционер: ведь это он по приказу Временного правительства, вступив в должность главнокомандующего Петроградским округом, явился в Царское Село, чтобы объявить императрице Александре Федоровне об аресте, и выдержал ее полный ненависти и презрения взгляд. «Красный!» Истина в том, что он ненавидел императрицу не меньше, чем она его. Генерал Алексеев доверительно сказал Корнилову: разбирая бумаги императрицы, он был весьма озадачен, увидев карту, ту самую, единственный экземпляр, особой государственной секретности, которую он в канун Нового года составил для Николая II перед отъездом царя в столицу в связи с убийством Распутина. Немка! Изменница!.. Теперь Корнилов мог признаться, что не любил и Николая. Не потому, что был против царского строя. Строй хорош, да сам царь оказался плох.

В конце июля, приняв пост главковерха и сразу же начав перестановки в высшем командном составе, он назначил главнокомандующим Юго-Западным фронтом своего давнего сотоварища генерала Деникина. Пригласил в Ставку для откровенного, с глазу на глаз, разговора. Деникин, преданнейший монархист, спросил:

— Что, если Учредительное собрание выскажется за монархию?

— Пойду и подчинюсь, — ответил Корнилов. — Ко мне уже приезжали одни. Носятся с идеей переворота и возведения на престол великого князя Дмитрия Павловича, убийцы Распутина. Предложили участвовать. Я заявил, что ни на какую авантюру с Романовыми не пойду. Не достойны они оказались шапки Мономаха. Но если на трон найдется кто-то другой… — Даже в том разговоре он не высказал до конца свою мысль. Заметил лишь: — Нужно бороться. Правительство совершенно бессильно. Эти господа слишком связаны с Советами и ни на что не могут решиться. Так вот, Антон Иванович, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?

— В полной мере, — твердо ответил Деникин. «Красный»!.. Он им покажет, какой он «красный»!..

Хотя, кровь-то, она красного цвета…

— «…Александр Суворов и Михаил Скобелев, сражавшиеся на рубежах России в прошлом; Лавр Корнилов — отстаивающий ее теперешние дни… В длинных лучах великого исторического бега мы видим их суровые фигуры… Какое счастье, что такие люди есть еще среди нас!» — закончил на подъеме ординарец.

— Благодарю, — дрогнувшим голосом сказал генерал. Ординарец зарделся от похвалы. Однако тут же перешел к практическим делам.

— На обложке дадим ваш портрет. Где набрать и растиражировать?.. Нужны миллионы и миллионы экземпляров… Ага, есть идея! — Звук «г» он выговаривал по-украински мягко «хга». Глянул на часы: — А теперь позволю отнять у вас еще немного времени: вам надобно принять господина Аладьина. Он уже ждет.

— Кто таков? — строго спросил Корнилов. В списках генералитета он подобной фамилии не припоминал.

— Депутат первой Государственной думы. Был в эмиграции.

Главковерх поморщился, как от кислого.

— Сейчас приехал из Англии, — не дав ему времени возразить, сказал ординарец. — Приехал специально к вам.

Корнилов молча, но с неудовольствием, кивнул. Он не любил иметь дело со шпаками, да к тому же думцами и эмигрантами. Небось тоже из этих, эсеров или анархистов. Хватит с него комиссаров Временного и парочки — Филоненко да Савинкова.

Аладьин вошел. Высокий, худощавый. Лысый лоб в обрамлении ниспадающих почти до плеч волос. А глаза маленькие, сидят глубоко, как в норках. Хитрый.

— Здравствуйте, ваше высокопревосходительство! — голос у него был гибкий. — Наконец-то имею счастие!..

Корнилов молча указал ему на кресло. Аладьин покосился в сторону ординарца:

— Хотелось бы, чтобы мы могли остаться одни.

— У меня нет секретов от господина Завойко.

— И все же…

Настойчивость гостя была не по чину. Однако Завойко сам подхватил:

— Столько дел, Лавр Георгиевич! Я побегу!

Никакого секрета предстоящий разговор для ординарца не представлял: с Аладьиным Завойко познакомился несколькими днями раньше, и отнюдь не случайно, а теперь посланец Лондона даже и остановился у него на квартире. И эта маленькая сценка была заранее между ними оговорена: пусть Корнилов пребывает в неведении об их взаимоотношениях.

Теперь, когда хозяин кабинета и гость остались одни, Аладьин, прибавив голосу сердечности, произнес:

— Меня, многоуважаемый Лавр Георгиевич, зовут Алексеем Федоровичем. Это так, для будущего… Прежде чем приступить к последующему, хочу просить, чтобы никому не стала известной тема нашего разговора…

Генерал вперил взгляд в пришельца. Молча кивнул. Аладьин все больше не нравился ему. Глазки в норках. А нос большой, клювообразный, острый на конце.

— Большое спасибо. А теперь перейдем к делу. Я прибыл к вам как представитель английских политических кругов. Чтобы заявление мое не показалось голословным, разрешите передать вам личное письмо от лорда Мильнера, военного министра Великобритании.