Заговор генералов

Но все равно победа над большевиками очевидна. Князь Львов, уступая кресло премьера Керенскому, в прощальной беседе с журналистами сказал: «Наш „глубокий прорыв“ на фронте Ленина имеет, по моему убеждению, несравненно большее значение для России, чем прорыв немцев на нашем Юго-Западном фронте». И все же… Хотя большевики снова загнаны в подполье, дух большевизма, к огорчению, жив… Он — как испарения земли, накапливающиеся в небе в тяжелых тучах, ждущих лишь электрического разряда, чтобы обрушиться грозовым ливнем. Август — время летних гроз. А как говорится: на небе стукнет — на земле слышно. Пронеси господи…

Керенский подошел к карте. Симбирск… Игра судьбы. В этом городе родились и он, и его непримиримый противник. Отец Ульянова-Ленина был директором народных училищ, отец Александра Федоровича — учитель и директор гимназии — находился у него в подчинении. А сам юный Владимир Ульянов учился в гимназии отца Александра Федоровича… Там, в Симбирске, Керенскому не довелось встретиться со своим нынешним врагом: их разделяла разница в одиннадцать лет, и когда Александр надел гимназическую фуражку, Ульянов-младший уже уехал из города… Симбирск… Фатум…

— Разрешите, господин министр-председатель? — прервал поток его мыслей полковник Барановский. — Только что позвонили из «Крестов»: содержащиеся в тюрьме большевики объявили голодовку.

— Прикажите подать автомобиль. Сам поеду, разберусь на месте.

Александр Федорович, по старой памяти министра юстиции и генерал-прокурора, любил посещать тюрьмы. И особенно «Кресты», где в далекой юности, в пятом году, ему довелось провести в камере-одиночке неполных четыре месяца.

Глава пятая 7 августа

1

Весь минувший день Антон бессовестно проспал. Словно бы выжал из себя усталость, накопившуюся за месяцы на позициях и двое почти бессонных столичных суток. Наденька хлопотала по дому, то позвякивая ведрами, то напевая. Сашка то появлялся, топоча сапожищами, то исчезал. Но это было обрывками сновидений и совсем не мешало блаженствовать на пуховой перине.

Проснувшись, Антон, к стыду своему, вспомнил, что за все эти дни в Питере ни разу не подумал о матери. Неужели действительно стали совсем чужими?.. Но потянуло, засосало под ложечкой… Да, казалось бы, с того давнего дня, когда, вольно или невольно предав память об отце, вернулась она под сень своего рода, Антон почувствовал к ней отчуждение. Столько лет кануло… Да и в нынешнем феврале, когда судьба случайно свела их и мать стала навещать его в лазарете, будто просто знакомая приходила. «Баронесса». Никчемные разговоры. Полнейшая невозможность открыться в главном. Посторонняя… Умом он так это и воспринимал. А внутри, в сердце, жило, трепетало, больно ворочалось: мама. Может быть, опьянил ее запах давний, с детства, с примочек на ушибах, вечерних ласк и утренних поцелуев?.. Какая она? Наложили ли на нее печать годы, или все так же красива и моложава?..

Он без труда нашел баронский дом в Щербаковом переулке, в нескольких шагах от набережной Мойки. За кованой узорной оградой лежал тихий, с заросшими тропинками палисадник. Лишь узко протоптанная стежка вела от ворот до парадного подъезда.

Позвонил от калитки. Позвонил снова. Где-то скрипнуло. Появилась согбенная фигура. Привратник. Тот же, что вышел к нему в одиннадцатом году. Сдал старик… Бороденку будто моль выела. Слуга пригляделся:

— Чего-с изволите, ваше благородие?

— Передайте, пожалуйста, Ирине Николаевне… Старик выставил вперед, как за подаянием, руки и развел в стороны:

— Их сиятельства господин барон, госпожа баронесса и отрок пребывают за границами, в Парижах-с…

«Вот так-то…» Защемило, будто оборвалась струна в самом начале тронувшей душу мелодии…

Сейчас, в восемь утра, минута в минуту, он переступил порог квартиры в доме на Фурштадтской. К его радости, все были в сборе: и Василий, и Феликс Эдмундович, другие товарищи. Только непродыхаемо слоился табачный дым и в углах комнаты будто не развеялась еще бессонная ночь. Ему стало стыдно своего молодцевато-бодрого вида. Среди находившихся здесь он узнал Свердлова — с Яковом Михайловичем познакомился в первый день, когда приходил сюда, — и Елену Дмитриевну Стасову. С нею он познакомился еще в одиннадцатом, летом, в Тифлисе — это на ее квартире проходили заключительные заседания Российской организационной комиссии по подготовке будущей общепартийной конференции. Тогда еще никому не ведомо было, что состоится она в Праге… Сейчас Елена Дмитриевна дружески и коротко кивнула, будто они в последний раз виделись вчера, а не шесть лет назад, и снова включилась в какой-то спор.

— Не будем мешать, — Дзержинский направился из комнаты, жестом пригласив за собой Антона и Василия.

В соседней комнате, почти без мебели — стол и несколько стульев, показал им на стулья, а сам начал расхаживать от стены к стене:

— Рассказывайте подробно, не опуская ни слова. Хотя от Василия я в целом в курсе дела.

И Путко начал рассказывать о вчерашнем, все время поворачивая к Феликсу Эдмундовичу голову.