Заговор генералов

Антон углубился в статью. Владимир Ильич проводил параллель между событиями 1848 года во Франции и нынешними в России. Кавеньяк — это был и реальный, и собирательный образ военного диктатора. Генерал Луи Эжен Кавеньяк, ставший военным министром Франции, с яростной жестокостью подавил восстание парижских пролетариев. В статье Ленин обрисовывал классовую роль Кавеньяка: когда во Франции была свергнута монархия и к власти пришли буржуазные республиканцы, они, подобно кадетам Милюкова, стали жаждать «порядка», ибо ненавидели пролетариат и хотели положить конец революции. Они искусно использовали мелкобуржуазный социализм Луи Блана, стоявшего на позициях соглашательства с буржуазией. Позже Луи Блан сделался врагом Парижской коммуны. А тогда, в сорок восьмом году, французские буржуа «взяли» его в министры, превратив из вождя социалистических рабочих, каким он хотел быть, в прихвостня буржуазии. «Луиблановщина» — излюбленное Лениным обозначение оппортунистической, соглашательской тактики меньшевиков и иных предателей дела российской революции и интересов всего рабочего класса. Антону не раз доводилось встречать это емкое, как формула, определение. Казалось бы, столь разные фигуры — Кавеньяк и Луи Блан исторически обусловлены, доказывал теперь Владимир Ильич. Он ссылался на слова Маркса, который утверждал, что Кавеньяк олицетворял собой не диктатуру сабли над буржуазным обществом, а «диктатуру буржуазии при помощи сабли».

О возможности прихода кавеньяков партия предупреждала еще на Апрельской конференции. Путко встречал этот образ в предыдущей статье Владимира Ильича — «На переломе». В той статье Ленин отмечал, что пролетариат и партия должны собрать все свое хладнокровие, проявить максимум стойкости и бдительности. Антону врезались в память слова: «пусть грядущие Кавеньяки начинают первыми». Он так и не понял: почему они первыми? В бою всегда трудней переходить в контратаку, чем атаковать…

Сейчас Ленин будто именно ему, Антону, доказывал, что объективная историческая почва, порождающая кавеньяков, как раз «луиблановщина», политика мелкой буржуазии, колеблющейся, запуганной красным призраком, хотя и охотно называющей себя «социалистической демократией». Разве не так именуют себя ныне эсеры и меньшевики? Но в обществе ожесточенной классовой борьбы между буржуазией и пролетариатом, особенно при обострении этой борьбы революцией, не может быть средней линии. Меньшевики и эсеры неизбежно скатываются к подчинению кадетам и буржуазии вообще. Нет, не Церетели и даже не Керенский призваны играть роль Кавеньяка — на это найдутся иные люди, которые скажут в надлежащий момент русским луи бланам: отстранитесь. Но лидеры меньшевиков и эсеров проводят такую политику, которая делает возможным и необходимым появление кавеньяков: было бы болото, а черти найдутся. Конечно, в России семнадцатого года много отличного от Франции середины прошлого века. Однако эти отличия могут изменить лишь форму выступления кавеньяков, а суть дела изменить не могут, ибо заключается она во взаимоотношении классов.

Ленин не переоценивал, но и не умалял значения Керенского. С первого же своего письма, еще из эмиграции, из Швейцарии, Владимир Ильич четко определил роль, которая тому предназначена: стать подставной фигурой капиталистов. Роль, характерная отнюдь не только для России. И сам прием уже многократно был испытан закулисной контрреволюцией во многих странах: выставить на первый план честолюбивого болтуна, демагога, миллионом слов маскирующего черное дело. Такие якобы социалисты и псевдореволюционеры на поверку лучше защищают дело буржуазии, чем сама буржуазия. Они, как типы, подобные Луи Блану, лавируя между главными борющимися силами, усыпляют бдительность революционеров и поэтому особенно опасны.

Правительство Керенского Ленин назвал министерством первых шагов бонапартизма, подразумевая под бонапартистской формой контрреволюционного режима фактическое хозяйничанье командных верхов армии, стремление государственной власти опереться на худшие, реакционные элементы войска, массовые репрессии, наступление на основные завоевания трудящихся и поиски «сильной личности». Все это — с использованием услуг министров-«социалистов», с рассуждениями о надклассовости и внепартийности, криками о спасении родины, бесконечными и невыполнимыми посулами и обещаниями. И теперь исключительно от стойкости и бдительности, от силы революционных рабочих России зависели победа или поражение русских кавеньяков.

— Поразительно! — отложил на стол газету Антон. — Будто не я, а Владимир Ильич просидел эти два дня в особняке Рябушинского. И сама статья будто написана не до июльских событий, а сегодня!..

— Ну, не скажи. Жизнь вносит поправки, — отозвался Пятницкий. — До июльских дней у нас еще были надежды на мирное развитие революции. Возможно, удалось бы предотвратить приход Кавеньяка. Но после того как период двоевластия завершился, на повестке дня непримиримая схватка двух полярно противоположных сил — либо победа Кавеньяка, либо наша победа.