ЗАГОВОР ГОРБАЧЕВА И ЕЛЬЦИНА: КТО СТОЯЛ ЗА ХОЗЯЕВАМИ КРЕМЛЯ?

Добираться до резиденции было неудобно. Глав республик привозили на автобусах, как экскурсантов, а потом так же отправляли в Москву. Но были и свои преимущества. Прежде всего, подготовка такого рода документов носила затяжной характер и часто заседания заканчивались далеко за полночь и желающие могли там переночевать. Во-вторых, Ново-Огарево, по мнению организаторов, могло бы войти в историю и стать символом нового мышления, демократического подхода к формированию иного сообщества на осколках прежней империи. Новоогаревский документ, будь он принятым, должен был напоминать кэмп-дэвидское соглашение, которое вошло в историю мирового сообщества. В-третьих, дом приемов хотя и был не совсем удобен для заседаний, но располагал всем необходимым для их обеспечения, включая хорошую кухню, и многие наиболее сложные вопросы находили продвижение за обеденным столом. И, наконец, в-четвертых, Ново-Огарево располагалось недалеко от резиденции президента СССР, что, было не так существенно, но все-таки позволяло ему быстро добираться «туда и обратно». Возможно, были и другие причины для загородной работы над проектом.

Так было положено начало Новоогаревскому процессу, который впоследствии журналисты окрестили в «новоогаревские посиделки», чем подчеркивалась не только бесплодность этого мероприятия, но и пагубность для судеб страны. Новоогаревский процесс действительно оставил заметный след и не только в отечественной истории. Он стал символом капитуляции центральной власти, развала государственности великой державы, символом разгорания межнациональных конфликтов, увековечив имя архитектора этого процесса — М. С. Горбачева. Новоогаревский процесс явился своего рода спусковым крючком для последующих трагических необратимых процессов для судеб страны, таких как августовский мятеж (путч) и беловежские соглашения.

Юридическим оправданием Новоогаревских посиделок должен был стать новый Союзный договор, регулирующий взаимоотношения бывших союзных и автономных республик, необходимость подготовки которого не вызывалась ни политическими, ни тем более экономическими обстоятельствами. Напротив, на фоне системного кризиса как в политической, так и в экономической сферах, охватившего страну, всякие дискуссии, затрагивающие чувствительные национальные и межнациональные вопросы, еще больше накаляли страсти, исключающие спокойное и взвешенное решение острых вопросов. Вместо того, чтобы на местах решать возникшие проблемы, первые руководители суверенных государственных образований отвлекались на бесплодные дискуссии, острота которых порой была таковой, что о подписании какого-то согласованного документа руководителями республик, договорившихся до того, что кто-то кого-то «кормит», или, напротив, «объедает» — можно было только мечтать. Причина «кормления» или «объедания», кстати, являлась одной из важнейших и в росте националистических настроений населения, возникновении кровавых, этнических конфликтов, что подхлестывало центробежные силы в стране.

Надо сказать, этому во многом «помог» сам Горбачев. Решив однажды посетить Прибалтику, генсек прибыл в Таллин и там, может быть, непроизвольно поддался на провокационные утверждения некоторой части озлобленной националистической интеллигенции, которая распространяла измышления о том, что русские их объедают. С упорством, достойным лучшего применения, генсек начал доказывать, что все совсем наоборот, что Россия кормит Эстонию. Видимо, провокаторам только этого и надо было. Теперь обиделись все слои общества прибалтийской республики, и началось выяснение того, кто кого кормит. Полился поток грязи на русских. Горбачев мобилизовал тогда экономистов в поддержку своего утверждения. Он приводил цифры, факты, расчеты межотраслевого и межреспубликанского балансов, и, чем больше он демонстрировал доказательств, тем упорнее становились его оппоненты. Да и какой народ согласится, чтобы его считали иждивенцем? И какой руководитель станет на этом настаивать? В общем, генсек проиграл, как говорится, по всем статьям, озлобился сам и еще больше разжег антирусские настроения среди эстонцев. Но так и не осознал этого.

— Я их фактами, расчетами к стенке припер. Понимаешь, они ведь непросвещенные, таких балансов в руках не держали. Вижу — задумались. Среди эстонских экономистов есть и люди разумные, понимают, что к чему. А остальные — так, дилетанты. Больше на горло давят, — делился Горбачев но возвращении в Москву своей, как он считал, убедительной победой, вспоминает впоследствии В. И. Болдин[336].

Новый договор был следствием развала народного хозяйства, неэффективной внутренней политики, неспособности реализовать декларированные реформы. Но отсюда же вытекало и другое следствие — неспособность руководства страны осуществить намеченные меры, консолидировать силы общества.