ЗАГОВОР ГОРБАЧЕВА И ЕЛЬЦИНА: КТО СТОЯЛ ЗА ХОЗЯЕВАМИ КРЕМЛЯ?

Итак, вопрос об участии, вернее о степени участия Генерального секретаря КК КПСС в организации августовского мятежа по сей день остается загадкой. Загадкой Полишинеля? Сам Горбачев любые обвинения в свой адрес о причастности к ГКЧП решительно отметает. Так, в своей книге «Августовский путч» он пишет:

«Ходит и такое: я, мол, знал о предстоящем путче. Следствие покажет все. Также как и цену запущенного слуха, будто Горбачев имел ненарушенную связь, но устранился, чтобы отсидеться и приехать «на готовенькое». Так сказать, беспроигрышный вариант. Если путч удался, то президент, давший ГКЧП шанс, выигрывает. Если путч проваливается, он опять прав»[430].

Все так. Лучше не скажешь. И неважно, что Горбачев не сумел собрать урожая с августовских полей: все в одиночку присвоил Ельцин. Но откуда Президент СССР мог предположить, как поведет себя Президент России? Нейтрализуй его путчисты в первый же день мятежа, и не было бы никаких баррикад, «живого кольца», развивающихся бело-сине-красных полотнищ и жертвоприношения в качестве жизни трех юношей.

Сами гэкачеписты, оправившись от шока, вызванного предательством Горбачева, и осознав, что пути их разошлись навсегда, понемногу разговорились. Так, В. Болдин, один из самых доверенных Генсеку людей, напишет:

«Горбачев в начале 1990 года пригласил к себе группу членов Политбюро и Совета безопасности — всех тех, кто впоследствии вошел в ГКЧП (среди них были Крючков, Язов, Бакланов) — и поставил вопрос о введении чрезвычайного положения. Все, кого Горбачев тогда позвал, идею ЧП поддержали, особенно учитывая нарастание националистических, центробежных тенденций в Прибалтике и Закавказье. И у нас, в аппарате Горбачева, начали готовить концепцию ЧП.»[431]

Дальше, если следовать логике Болдина, события развивались так. Генсек окончательно осознал, что сепаратные переговоры Ельцина с лидерами республик приведут в итоге к его полному низложению и «вызвал тех, с кем уже обсуждал вопрос чрезвычайного положения, отдал им необходимые распоряжения и ушел в отпуск. Горбачев не хотел присутствовать при той драке, которая должна была разгореться. Он знал (а возможно, и сам дал команду), что во время его отпуска случится то, что случилось».

Болдин знает о чем говорит, и оснований не верить ему нет абсолютно никаких. Это был честнейший человек. А вот воспоминания другого путчиста, бывшего секретаря ЦК КПСС О. Бакланова:

«Я узнал о создании комитета от Горбачева, который еще за год или полтора до августа 1991 года, почувствовав, что его политика приходит в тупик, на одном из совещаний высказал мысль о создании некоего органа, который в случае чрезвычайной ситуации мог бы вмешаться, чтобы поправить положение в стране. Я знаю, что и Верховный Совет обсуждал и даже принял статус ГКЧП»[432].

Очень интересные наблюдения приводит Евгений Примаков, на тот момент член Президентского совета. Когда утром 20 августа он пришел к Янаеву и посоветовал немедленно вывести войска, вице-президент виновато потупился: дескать, сам все понимаю, но не могу, выкрутили руки.

«Потом, анализируя разговор, — замечает Примаков, — я особо выделил сказанное им: «В апреле я не поддался. А в этот раз не выдержал…» Значит, они собирались сделать это еще в апреле»[433].

Не менее конкретно формирует задачи созданного ГКЧП О. Шенин:

«ГКЧП — это несформированная структура, созданная с подачи Горбачева. Это он нас всех ранее не раз собирал в таком составе. Горбачев акцентировал внимание на том, что в стране ситуация может складываться не самым лучшим образом. Видимо, он имел в виду какие-то свои цели, а мы полагали, что речь шла о защите конституционного строя»[434].

Бессмертны слова Виктора Степановича: «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда».

Все меньше и меньше остается вопросов об участии Горбачева в организации ГКЧП, но рано или поздно на все эти вопросы будут найдены ответы, в том числе и на эти два. Во-первых, зачем понадобилось генсеку и президенту страны — вполне здоровому и бодрому — оставлять Москву под предлогом надуманной болезни, когда под угрозой срыва находилось подписание Союзного договора — его же детища! И, во-вторых, что означает его загадочная фраза, брошенная журналистам сразу же после возвращения из форосского «заточения»: «Всего я вам все равно никогда не скажу…»

«На следующий день, осознав, что за двадцать дней отсутствия в Москве власть стремительно ускользает из его рук, Горбачев признался одному из западных корреспондентов: «Я приехал из Фороса в другую страну и сам уже не тот, кем был, другой человек». На этот раз он сказал чистую правду.

Как Ельцин после возвращения из Америки, так и Горбачев после Фороса совершенно изменился. Во-первых, он стал еще более боязливым и неуверенным в своих действиях, утратил остатки воли. Во-вторых, он понял, что проиграл и попал под каблук Ельцина.

— У нас есть горький опыт, август нас многому научил, потому, прошу вас, теперь любые кадровые изменения — только по согласованию со мной, — приказал Ельцин.