ЗАГОВОР ГОРБАЧЕВА И ЕЛЬЦИНА: КТО СТОЯЛ ЗА ХОЗЯЕВАМИ КРЕМЛЯ?

Если я время от времени обращался к Кебичу: «Вячеслав Францевич, ну как тут нам?» — Ельцин всегда совершенно смело высказывал свое мнение. Передо мной был человек свободно мыслящий, логично мыслящий. Потом много раз на саммитах мы видели, как ему подсказывал Козырев. А в Вискулях он все решения принимал сам.

Кравчук был таким сдерживающим. Он все время фильтровал пункты Соглашения с позиции прошедшего на Украине референдума.

Из рабочей группы мне особенно запомнился Шахрай. Когда мы с очередным пунктом заходили в «тупичок», Шахрай уходил на пять-десять минут и возвращался с приемлемой формулировкой. Он не был безропотным исполнителем, выяснял все до мелочи. И я вдруг увидел такого… игрока. И юриста очень высокого ранга. Это было неожиданностью.

Интересы. Когда Россия в лице Ельцина согласилась с признанием факта распада СССР, представители регионов пеклись о том, чтобы в формулировках больше учитывались их интересы. Мы могли туда включить любые фразы по интеграции и по взаимодействию. Но особая позиция Кравчука отметала любое «братское единение» Украины в рамках бывшего СССР. Белоруссии было нужно, чтобы Соглашение не противоречило нашей декларации о независимости: мы заявили в ней о стремлении к нейтральности и безъядерности.

Там не было наивных. Было ясно, что Борису Николаевичу больше всего мешает Горбачев. Украине нужно было для нормального становления признание ее независимости Россией — не как наследником бывшего СССР, а как главным правопреемником. Честно говоря, нам нужно было то же самое. Я ведь понимал, что если мы приняли декларацию о независимости, в признании нашей независимости нет проблем ни с одним государством, кроме России.

Мы оставили едиными фактически только военную структуру, стратегические вооруженные силы»[510].

Как видим из вышеизложенного особая роль на «Беловежском саммите» принадлежала Л. Кравчуку, который приехал в Вискули практически с готовым документом, который и был принят за основу «Соглашения». Для С. Шушкевича итоговый документ, который ему предстояло подписать, вообще был полной неожиданностью. Похоже, он действительно полагал, что основной целью встречи был отдых в сосновом бору и обмен мнениями по поводу зашедшего в тупик Новоогаревского процесса. Иначе как объяснить, что его подчиненные, великолепно подготовившие все для отдыха (охота, баня, стол, прогулки), не позаботились о техническом обеспечении столь серьезного мероприятия. Вспоминает секретарь Союза писателей России Николай Иванов, который занимался собственным расследованием Беловежского сговора. В частности, он встречался и беседовал с Евгенией Андреевной Патейчук, которая была привлечена к подготовке итогового документа в качестве машинистки:

«Прибывшие в Вискули гости, возможно, в самом деле не собирались ничего подписывать. Планировалось лишь встретиться, переговорить тет-а-тет (в смысле без М. Горбачева) и выработать единую стратегию поведения… Иначе уж о чем, о чем, а о пишущей машинке, флажках и авторучках позаботились бы… Евгению Андреевну Патейчук, секретаря С. С. Балюка, отыскали дома, в селе Каменюки — она в ожидании гостей собирала праздничный стол: отмечался юбилей мужа.

«Вас просит срочно приехать директор заповедника, надо отпечатать один документ», — сказал главный лесничий, приехавший к ней на «уазике».

Много разных срочных бумаг приходилось готовить за долгие годы Евгении Андреевне. Но тут времени и причесаться не дали — набросила шапку, пальто — и в машину. Заехали лишь в заповедник, взяли с собой электрическую «Оптиму» (ныне она, как последняя реликвия Советского Союза, хранится у автора этих строк), бумаги, копирку — и в Вискули.

А там… «А там десятки охранников, знакомые по телевизору лица. Меня завели в боковую комнатушку и приказали ждать. А я ведь непричесанная. Так и пришлось просидеть несколько часов в шапке… Нервничала: гости дома собираются, а где хозяйка — никто не знает. Попыталась пройти к телефону — они оказались отключены».

Первым к ней подошел московский комитетчик. Улыбнулся: «Ну что, теперь вы по всем Каменюкам будете рассказывать, что здесь печатали…»

Взорвалась: «Если бы я была такая разговорчивая, то, наверное, меня не пригласили бы». Первые листочки, которые принес ей Г. Бурбулис, повергли ее в шок: СССР распадается. «Вам лучше диктовать или сами разберетесь в почерке?» — полюбопытствовал Геннадий Эдуардович.

Ошибку сделала в первом же слове «Договор» — пальцы не слушались…»[511]

Да и сам Б. Н. Ельцин о том же, что самым пассивным «зубром» Беловежской тройки был именно С. Шушкевич, себя же он видел вершителем судьбы великой страны:

«…Мне показалось, что Шушкевич представлял себе эту встречу несколько иначе, более раздумчивой, спокойной. Он предлагал поохотиться, походить по лесу. Но было не до прогулок. Мы работали как заведенные, в эмоциональном, приподнятом настроении.