Заговор Горбачева и Ельцина: кто стоял за хозяевами Кремля?

3.3. Депутат двух парламентов.

Отличие государственного деятеля от политика в том, что политик ориентируется на следующие выборы, а государственный деятель — на следующее поколение.

Уинстон Черчилль

Ласковый теленок двух маток сосет.

Русская народная поговорка.

После XIX партконференции страна, растревоженная перестройкой, как улей, разделилась на сторонников Ельцина и Горбачева. К отлученному от власти Ельцину пошел поток писем, пошли, как раньше ходили к Ленину, ходоки. Народ России, испокон веку с пониманием относившийся к бунтарям и обиженным властью изгоям, видел в бунтующем Ельцине своего спасителя, заступника, борца за справедливость, своего рода Мессию.

Шла вторая половина 1988 года, прошло более трех лет, как в сознание советского народа словно молотком вбивалось три слова: перестройка, демократия, гласность, но каких-либо реальных сдвигов в жизни простого человека не происходило. Было много обещаний со стороны власть предержащих и ожиданий манны небесной со стороны народа. Все пребывали в эйфории завтрашнего дня — вот наступит утро, и будет полное благоденствие. Но годы шли, а вместо благоденствия, как по мановению волшебной палочки с прилавком магазинов стали исчезать продукты первой необходимости, страна, как по команде, выстраивалась в длинные очереди далеко не только за дефицитом. В стране назревал социальный взрыв.

Основной задачей XIX партконференции была выработка решений, направленных на предотвращение социального взрыва, и принятие понятных народу реформ. Впервые был поставлен вопрос о реформе существующей системы власти.

К этому моменту Горбачев уже понимал абсурдность существования Советов. Депутаты не имели практически никаких полномочий. Вся реальная власть находилась в руках КПСС а они выполняли лишь роль статистов, бросая реплики, наподобие «Кушать подано!».

И генсек предлагает затеять новую перестройку. Уйти от безальтернативных выборов, когда 99,9% граждан голосуют за «нерушимый блок коммунистов и беспартийных», и установить выборы альтернативные.

Конечно, инициированная Горбачевым схема была еще весьма далека от выборности в нашем сегодняшнем понимании. Его вариант отличался громоздкостью и невнятностью.

Было предложено выбирать отныне два высших органа власти Съезд народных депутатов и Верховный Совет СССР.

То есть граждане сперва избирают депутатов, а те уже, из своего числа, образуют постоянно действующий двухпалатный Верховный Совет — некое подобие профессионального парламента, которого не имелось в стране с 1917 года. Прежние депутаты работали на не освобожденной основе, и лишь изредка съезжались в Москву на сессию, подобно студентам-заочникам.

Правда, выдвигать кандидатов в депутаты получали право лишь трудовые коллективы и общественные организации, и прежде, чем допустить их до выборов требовалось пройти через многоуровневое сито окружных собраний, где «неугодных» без труда можно было отсеивать. Принятый второпях закон процедуру эту четко не оговаривал.

Одну треть из общего количества депутатов, общее количество которых должно быть 2250 человек, предполагалось не избирать, а назначать от лица общественных организаций (КПСС, ВЛКСМ, профсоюзы). Остальные две трети депутатского корпуса избирались по национально-территориальным округам, отражая представительство регионов, и национальным округам, отражающих представительство национальных образований. А в общем, по ныне принятой терминологии, две трети депутатов избирались по одномандатным округам. Кандидат в депутаты считался избранным, если за него проголосует не менее половины избирателей.

То есть впервые за семьдесят лет советской власти предлагалось вести более или менее демократические, так называемые, альтернативные выборы. Ельцин принимает решение — участвовать в выборах.

Со стороны казалось, что он принял это решение, как говориться, с ходу, понимая, что впереди настоящая борьба и что шансов выиграть у него не так уж много. А если проиграет и на этот раз, то все. Навсегда. Но Ельцин на то и Ельцин: думает одно, говорит другое, делает третье… Кажется, что он долго сомневался, поскольку предстоящие выборы — это изматывающая, нервная, на пределе физических сил борьба, к тому же с извращенными правилами, игра с невидимым противником, но:

«Я размышляю, сомневаюсь, чуть ли не отговариваю себя, но самое интересное: решение ведь уже давно созрело. Может быть, даже в тот самый момент, когда я узнал о возможности таких выборов. Да, конечно, я брошусь в этот сумасшедший водоворот и, вполне возможно, в этот раз сломаю себе голову окончательно. Но иначе не могу»[251].