Заговор королевы

— Но разве вы не замечаете, друг мой, — заметил солдат примирительным тоном, — что загородили дорогу.

— Гм! Может быть, — отвечал сержант, — но я не хочу расставаться с моей невестой.

— Мэтр Жак, разве я вам не говорила, что смотрю на послушание как на первую добродетель мужа, — сказала с рассерженным видом Фредегонда.

— Да!

— Так вернитесь на ваше место.

— Но я еще не имею чести быть вашим мужем.

— Если вы хотите когда-нибудь стать им, вы сделаете то, что я вам приказываю.

— У вас есть средство заставить меня повиноваться.

— Какое же?

— Назначьте день нашей свадьбы.

— Хорошо, через год. Согласны?

Метр Жак потряс бородой.

— Ну так через месяц?

И это не удовлетворило сержанта.

— Тогда через неделю?

Сержант, не говоря ни слова, отпер дверь, и пока солдат и Фредегонда, весело смеясь, выходили наружу, вернулся на свое место, насвистывая швейцарский марш.

— Вот благоразумный человек, — заметил солдат, запирая за собой дверь. — Нашему великому Алькандру следовало бы взять с него пример.

Возвратимся теперь к Огильви и его спутнику. Блунт по-прежнему обращал все свое внимание на еду, но аппетит шотландца сошел на нет. Он проглотил стакан вина и начал резать стол концом ножа. На вопросы Блунта он отвечал отрывисто и резко; было очевидно, что он чувствовал себя глубоко оскорбленным. Блунт не заметил или не хотел заметить этого и продолжал свой завтрак, кидая время от времени куски собаке. Джелозо, — а читатели без сомнения уже узнали в молодом соседе Огильви несчастную молодую девушку, — приблизилась в эту минуту к раздраженному шотландцу и тихо положила руку ему на плечо.

— Что вам надобно? — спросил Огильви, обращая к ней пылающее гневом лицо.

— Я хотела бы уйти отсюда, — сказала Джиневра. — Меня тяготит предчувствие близкого несчастья. У меня кружится голова от шума, и я боюсь, что эти злые студенты меня узнают. Кроме того, — прибавила она с легким оттенком упрека, — вы дурно исполняете наказ вашего патрона, вы должны были бы защищать меня, а не подвергать новым опасностям, затевая ссоры.

— Простите мне мое неблагоразумие, — отвечал с легким смущением Огильви, — я напрасно не сдержал себя, но разве я мог? Ведь дело шло о чести Кричтона.

— Я уважаю вас за вашу преданность ему, — сказала джелозо, прижимая к губам руку Огильви, — и пусть мысли об опасности, которой я подвергаюсь, не помешают вам ее доказывать. Проводите меня куда-нибудь отсюда и потом возвращайтесь, если вы считаете нужным мстить этим нахальным студентам.

— Это невозможно, — сказал Огильви. — Конвой виконта Жуаеза, который должен проводить вас за ворота Парижа, еще не прибыл. Мы должны ждать, такова воля шевалье Кричтона. Не бойтесь ничего, я буду защищать вас до последней капли крови, и вам не придется более сдерживать мою неуместную горячность.

— Если так хочет шевалье Кричтон, я остаюсь здесь, — отвечала Джиневра. — Мне все еще кажется, что я в опасности. Этот ужасный Гонзаго… И потом, — прибавила она робко, с краской на лице, — признаюсь вам, сеньор, я охотно бы рискнула моей безопасностью и осталась в Париже, чтобы только присутствовать на турнире. Если Винченцо падет, мне нечего более бояться.

— Но вы должны также бояться Руджиери и Екатерины, — отвечал Огильви. — Кроме того, по воле короля поединок должен быть на неотточенном оружии, стало быть, Винченцо может быть побежден, но не убит, и это нисколько не уменьшит грозящей вам опасности.

— Это правда, я не увижу его более! — сказала Джиневра тоном отчаяния.

— Теперь выслушайте меня, мадемуазель, — сказал вполголоса Огильви. — Вы любите шевалье Кричтона?..

— Сеньор!

— Слушайте меня! Он не разделяет вашей любви, я это знаю, его сердце принадлежит другой. Я принадлежу к религии, которая считает ваше занятие суетным, вашу веру языческой. Но сердце, я это вижу, не знает этих различий, для него единственное божество — любовь. Я вас люблю, Джиневра, я решаюсь сказать это потому, что приближается минута, когда я расстанусь с вами навсегда. В одном наши чувства сходятся: мы одинаково преданы Кричтону. Я могу предложить вам только верное сердце и хорошую шпагу. Хотите вы отдать мне вашу руку?

— Сеньор, — холодно сказала молодая девушка, — может быть, мое занятие презренно, моя вера — идолопоклонничество, но мое сердце признает только одного Бога. Я люблю шевалье Кричтона.

И она отвернула голову.

— Значит, для меня нет никакой надежды? — спросил, снова приближаясь к ней, Огильви.

— Никакой, — отвечала Джиневра, — и если вы не хотите увести меня отсюда, не говорите мне более ни слова об этом.

В эту минуту раздался громкий взрыв хохота студентов, и противник шотландца затянул во все горло застольную песню — полулатинскую-полуфранцузскую. Остальные дружно повторяли припев:

Esse bonum vinum, venite, potemus!

Причиной этого веселья было возвращение Фредегонды и солдата с большим запасом вина.

Стаканы начали быстро наполняться и осушаться, так что скоро среди студентов университета воцарилось безграничное веселье.