Заговор королевы (Оформление Н. Лазинской)

— Мое вооружение, Андреини, — сказал принц, ходя взад и вперед по комнате неверными шагами. — Мою кирасу и мой миланский шлем. Я хочу возвратиться на турнир. Он еще не окончен. A! Maledizione! Что же ты не повинуешься мне! Мое оружие, говорю тебе, и бокал вина!

— Altezza! — вскричал слуга, глядя с беспокойством на доктора.

— Вам необходим покой, ваша светлость, — сказал доктор, — и я прошу вас лечь снова в постель. Поединок может быть возобновлен завтра, но сегодня ваша рана не позволит вам вынести тяжести вашего вооружения.

— Моя рана! — вскричал с горькой усмешкой Гонзаго. — Тебе не надо мне о ней напоминать. Я чувствую ее на лбу, как печать Каина. Она раздирает мой мозг, обращает в огонь мою кровь. Почему этот удар не был нанесен вернее? К чему мне жизнь, когда я обесчещен? Проклятие моей слабой руке, которая не могла поддержать энергию моего сердца. И я пощадил этого врага, когда он был в моей власти! Я дал ему уйти, не причинив ему никакого вреда. Екатерина была права, когда говорила, что я всю жизнь буду раскаиваться в этом неуместном великодушии. О! Если бы вернулось это время! Если бы его жизнь снова была в моих руках! Я убил бы его, даже если бы он подставил моим ударам обнаженную грудь.

Истощенный волнением и болью от раны, принц остановился и бессильно упал в кресло.

— Altezza! — сказал, подходя к нему, Андреини.

— Назад! — вскричал Гонзаго, обнажая шпагу и направляя ее острие в грудь слуги. — Назад! Дай мне умереть… не отомщенному…

— Нет, отомщенному, — сказал тихо Андреини.

— А! Так ты отомстишь за меня! — вскричал Винченцо, вскакивая на ноги.

— Разве я когда-нибудь покидал вашу светлость? — спросил Андреини тоном упрека.

— Моя рука до сих пор мне не изменяла, — отвечал с горечью Гонзаго. — Могу ли я надеяться, что ты сделаешь для меня более, чем я мог сделать сам? Но если моя честь тебе дорога, если ты хочешь заслужить мою дружбу, если ты хочешь быть для меня более чем братом, ты не допустишь, чтобы мой победитель жил и хвастался своей победой.

— Клянусь Святым Лонгино! Он умрет до полуночи, — отвечал Андреини. — Ваша светлость уже имеет в руках средство для мести. Джелозо в соседней комнате.

— Как? — вскричал Гонзаго. — Она здесь, и ты до сих пор скрывал это от меня, изменник! Тебе стоило только сказать это, чтобы уменьшить боль от моей раны, чтобы успокоить горячку моего мозга… Веди ее сюда… Веди!

— Она спит, монсеньор, — сказал слуга, и странная улыбка осветила его желтое лицо. — Она спит, подавленная усталостью и страхом.

— Андреини, — сказал сурово принц, — в этом черном намеке я узнаю дурного советника, против которого предостерегал меня отец… Это было бы возмутительно!

— Монсеньор!

— Все равно. Кто в ее комнате?

— Изинтио.

— Пусть он выйдет, и принеси мне бокал кипрского. Пока Андреини выходил, чтобы исполнить приказ своего господина, Гонзаго, не обращая внимания на слова доктора, быстро ходил взад и вперед по комнате, бросая на дверь пылающие взгляды. Перспектива возмездия и исполнения его черных планов, казалось, придавала ему новые силы. Его шаг стал тверд и ровен, глаза сверкали, бледное лицо покрылось яркой краской. Наконец Андреини вернулся, неся бокал вина. Винченцо поспешно схватил его и поднес к губам.

— Ваша светлость, умоляю вас, не пейте этого вина! — вскричал доктор. — Я не отвечаю за вашу жизнь, если вы меня ослушаетесь. Это вино обратит горячку, сжигающую вашу кровь, в неизлечимое безумие. А ты, Андреини, — продолжал он, бросая на слугу угрожающий взгляд, увидев, что принц не слушает его слов, — ответишь герцогу, моему господину, если с принцем случится несчастье.

— Я знаю только одного господина, принца Винченцо, signor medico, — высокомерно отвечал Андреини. — Но добровольно подвергнусь какому угодно наказанию от твоего господина, если мое вино не принесет принцу больше пользы, чем все твои вонючие микстуры.

— Оставайся здесь, Андреини, — сказал принц, отдавая слуге пустой бокал. — Она одна? — спросил он, понижая голос.

— Одна и спит глубоким сном, — отвечал Андреини. — Я взял у нее ее кинжал, — прибавил он, кидая на принца многозначительный взгляд. — Пчела теперь без жала.

— Принц! — вскричал доктор, бросаясь на колени перед Винченцо и хватая его за платье. — Я знаю ваши намерения. Я видел это несчастное создание, которое вы хотите обесчестить. Я слышал ее жалобы и стоны, она вас не любит, она любит другого.

— Прочь! — крикнул Гонзаго, вырываясь из рук доктора.

— Сжальтесь! Не совершайте этого низкого поступка. Эта девушка спит. Питье, которое я дал ей, сильно наркотическое. У нее нет даже сил для защиты, для слез и криков.

— И стали тоже, — прибавил с усмешкой Андреини, отталкивая сострадательного медика.

— Пресвятая Дева! Сжалься над ней! — вскричал тот, падая на колени.

— Жди меня в этой комнате, — сказал принц своему слуге, — и смотри, чтобы этот человек не ушел отсюда.

Андреини поклонился, пропустив принца в дверь, обнажил свою шпагу и опустился в кресло, напевая прелестный мадригал божественного Тассо, жившего в те времена в госпитале Святой Анны на Ферраре.