Заговор королевы (Оформление Н. Лазинской)

Бернардинец настоял на том, чтобы солдат уселся около него, а сорбоннский студент счел своим долгом подать бутылку мэтру Жаку, который осушил ее одним залпом.

— Пью за твое здоровье! — сказал студент коллегии д'Аркура, хлопнув по плечу солдата. — Ты принес нам хорошего вина и хорошо его отмерил. Пусть у нашей хозяйки всегда будут помощники, подобные тебе! Ха! Ха! Ха!

— Я тоже с удовольствием выпью за твое здоровье, — отвечал солдат, — хотя мне и не снились обильные возлияния в такой ранний час. За твое избрание в капелланы на ближайшем празднике дураков.

— Не шути со мной, а пей, товарищ, — отвечал раздраженный студент. — Это самое лучшее, что ты можешь сделать. Э! Да я вижу, в тебе есть что-то гугенотское. Я слушал, как ты сейчас говорил хозяйке, что служишь в войске Беарнца. Это видно по твоему презрению к бутылке и пристрастию к юбкам. Ах! Что за время будет, если твой господин станет когда-нибудь королем Франции! Придется вспомнить Франциска I. Плохо придется всем мужьям в Париже. Сохрани нас Бог от такой судьбы. Впрочем, я не желаю ему никакого зла… За здоровье великого Алькандра!

— Ну уж этому не бывать! — вскричал сорбоннский студент. — Мы должны быть католиками даже в наших тостах. Выпьем скорее за поражение Беарнца, реформ и Женевской церкви и за успех Лиги, истинной церкви и храброго Гиза.

— За Святой Союз! — вскричал бернардинец.

— За папу! — кричал студент коллегии Монтегю.

— За Вельзевула! — крикнул д'аркурский студент. — Клянусь Антихристом, я вылью мое вино в лицо тому, кто откажется от моего тоста… За Генриха Наваррского и дело гугенотов!

— Клянусь обедней! Твой тост пахнет ересью, и я от него отказываюсь, — отвечал сорбоннский студент.

Едва он произнес эти слова, как его товарищ исполнил свою угрозу и выплеснул ему прямо в лицо все содержимое стакана.

В одну минуту поднялась страшная суматоха. Столы были опрокинуты, шпаги противников скрестились, но благодаря усилиям швейцарца и Блунта порядок и в этот раз был восстановлен.

А в это время наш беззаботный солдат — причина ссоры — покатывался со смеху, опрокинувшись на спинку стула и не думая принимать участия в свалке.

— Как! Бесчувственный! — вскричал в гневе студент коллегии д'Аркура. — Ты, значит, не хочешь обнажать шпагу в защиту твоего короля и помогать тому, кто готов драться вместо тебя? Да, теперь я вижу, что от гугенота нечего ждать помощи или благодарности. Сорбоннский брат, твою руку! Ты был прав, не принимая моего тоста.

— Ты сам затеял эту ссору, товарищ, — отвечал солдат, радость которого еще более усилилась. — Я не просил тебя об услугах. Дело реформаторов не нуждается в защитниках, подобных тебе, и какое дело Беарнцу до того, что один дурак пьет за его успех, а другой за его поражение?

— Отлично сказано для гугенота! — вскричал студент коллегии Монтегю. — Наш реформатор, кажется, добрый малый. Довольно насмешек, товарищи, споем лучше песню для восстановления гармонии.

— Песню! Песню! — закричали, смеясь, остальные.

— Да какую же? — спросил солдат.

— Спой нам что хочешь, мой могучий Гектор. Только бы это не были носовые мелодии Теодора де Без или Климента Моро.

— Хорошо. Я начну, а вы подтягивайте, — сказал солдат.

И громким, звучным голосом он запел сатирические куплеты о любителях таверн:

Alea, vina, Venus, tribus his sum factus egenus.

— Довольно! — вскричал студент коллегии Монтегю. — Эти слова чересчур задевают меня, это подтверждается печальным состоянием моих финансов и штанов. Ну да все равно. У меня есть еще несколько лиардов, а когда мой кошелек совершенно опустеет, мне можно будет повеситься или стать гугенотом. А пока будем петь.

И беззаботный студент затянул старинную шуточную песню, начинавшуюся словами: Des fames, des et de la taverne.

— Belissime! — вскричал солдат. — Признаться, твое положение неважно, но ты хороший малый, и, если ты пойдешь со мной к моему королю, забудешь о своих буйных привычках и примешь истинную веру, я обещаю тебе, что наполню твой кошелек монетами, более тяжелыми, чем те, которые в нем теперь.

— Говорят, товарищ, что в лагере твоего короля скорее получишь хороший удар, чем хорошую монету. А уж если бы я стал продавать мою душу сатане, то, по крайней мере, взял бы за нее чистыми деньгами. Но будем петь и пить. У тебя соловьиное горло, миссионер, спой нам что-нибудь, если уж не хочешь больше пить.

— Ventre-saint-gris! — прошептал, смеясь украдкой, солдат, — если бы мой верный Росни мог знать, что в его отсутствие я буду играть роль любовника хорошенькой трактирщицы, шута целой шайки кутящих студентов и бунтовщика против самого себя, мне не избежать бы проповеди, такой же длинной, как те, которые произносил Жан Кальвин со своей женевской кафедры. Ну да все равно, надо же нарушить чем-нибудь монотонность жизни.