Заговор красных генералов

Чья-то тяжелая ступня, одетая, судя по ощущению, в ботинок с ребристой подошвой, подбитой металлом на носке, наступила Серебрянскому на шею так, что дышать можно было через раз, и спокойно-равнодушный голос сверху произнес:

— Ты против меня как плотник супротив столяра. Лучше не трепыхайся. Если услышал, пошевели каким-нибудь пальцем.

Пересиливая боль в запястьях, Серебрянский задвигал мизинцем, про себя удивляясь, как можно что-то увидеть в кромешной темноте.

Тот же голос произнес:

— Очень хорошо. Как ты понимаешь, если бы мы хотели вас убить, то уже убили бы. Отвечай.

Серебрянский опять двинул пальцем.

— Молодец. Теперь слушай. С вами хотят поговорить. Поговорить и не больше. Сделать предложение. Надеюсь, вы понимаете, что будь мы людьми Сталина, то никто не стал бы устраивать это дурацкое представление с ожиданием в твоей, товарищ начальник Особой группы, квартире. Вы бы сейчас оба сидели в подвале под светом настольной лампы и умельцы-анатомы с пристрастием откручивали бы вам причинные места. Соображаешь?

Серебрянский зашевелил сразу всеми пальцами рук.

— Прекрасно. Тогда вас сейчас отпустят, но только не делайте резких движений, а то я рассержусь. Договорились?

— Договорились, — прохрипел Яков Исаакович, пытаясь говорить сквозь галстук, забивший рот. Несмотря на невнятность речи, его поняли. Ботинок перестал давить на шею, чьи-то сильные и ловкие руки подняли их рывком с пола. Кто-то включил свет. Перед глазами Серебрянского и Эйтингона возникли еле видные силуэты пятерых человек, присутствие которых угадывались только боковым зрением. Внезапно они стали более реальными, и перед хозяином квартиры и его гостем возникли люди, одетые в непонятные комбинезоны со шлемами, полностью скрывающими головы. Одна из фигур первой стянула шлем, и перед изумленными чекистами появилось лицо обычного человека в странной черной шапочке, натянутой на коротко стриженую голову. Глаза человека смотрели на них с иронией.

Серебрянский попытался сразу определить опасность этих пятерых, как он это всегда делал с незнакомцами, полагаясь только на свои инстинкты, которые никогда не подводили. Инстинкт самосохранения просто завопил об опасности. Он кричал Якову Исааковичу, что он находится рядом со смертельно опасными хищниками. Начальник Особой группы ОГПУ, сам готовивший людей для террора, диверсий и убийств, вдруг непонятным образом осознал, что эти пятеро могут и видели гораздо больше, чем все его люди вместе взятые. Что ЭТИ давно перешли за грань понимания добра и зла, что они живут истинами, к пониманию которых Серебрянский только начал искать пути. И ему, как профессионалу, до жути захотелось сесть с ними за один стол и попросить научить его, террориста и убийцу, этим истинам…

Тихо скрипнула дверь, ведущая в гостиную. Чекисты одновременно повернули головы. В проходе стоял улыбающийся мужчина средних лет. Он весело поздоровался:

— Добрый вечер, господа. Позвольте представиться. Андрей Егорович Егоров. Я, собственно, и есть заказчик творящегося сейчас в стране безобразия. Нам надо поговорить…

Сталин не спал вторую ночь. Он взглянул на настенные часы — было четверть пятого утра. Машинально бросил взгляд на настольный календарь — 8 ноября 1933 года. Генсек устало повел плечами, потом встал из-за стола и начал прохаживаться по кабинету. Три дня назад он получил сводную аналитическую записку по фактам исследования документов, находящихся в четырех громадных ящиках, добытых для него «Хароном». Никому не доверяя, генсек поручил охрану архивов «внутряку». Начальник охраны подчинялся ему лично и обладал чрезвычайными полномочиями.

С момента появления документов на ближней даче генерального секретаря в Подмосковье в стране, для непосвященных, произошел ряд казалось бы совсем ординарных событий.

Академия наук СССР вдруг озаботилась переподготовкой специалистов по дактилоскопии. И специалистов именно из глубинки, занимающихся исключительно уголовными делами и не связанных с делами по безопасности. Через партийные органы на местах такие специалисты получали предписание убыть в служебную командировку в Ленинград, в распоряжение Института экспериментальной биологии, созданного еще в первые годы Советской власти.

Литературному институту имени Максима Горького, созданному в 32 году еще при живом классике, внезапно срочно потребовались графологи и почему-то фотографы для изучения уникальных архивов библиотеки при институте. Библиотека была громадной и включала в себя литературную периодику, сборники, издания XVIII–XIX веков, труды русских и зарубежных литературоведов, произведения иностранных и отечественных писателей, в том числе и народов СССР. Партийные органы, конечно, не смогли отказать в такой просьбе уважаемому институту, и опять-таки из глубинки такие специалисты были предоставлены.