Заговор Локкарта любовь, предательство, убийство и контрреволюция в России времен Ленина

Эта книга — самый полный рассказ о заговоре Локкарта, но он не может быть исчерпывающим по вышеназванным причинам. Пусть читатель остерегается делать окончательные выводы и насладится моей попыткой максимально точно пересказать необыкновенный, захватывающий эпизод русской истории, изобилующий дерзкими поступками, интригами, предательством, романтикой, насилием и даже трагедией. Эта история действительно имела место, и она могла потрясти весь мир. Сегодня, по прошествии многих десятилетий, мы всё еще ощущаем ее непреходящую актуальность.

ЧАСТЬ 1 Локкарт до падения

Глава 1 Становление Брюса Локкарта

11 января 1918 года в Лондоне выдалось серым и пасмурным. Вот уже четвертый год половина мира вела опустошительную войну, и никто не мог предсказать, к чему она приведет. В кафе Lyons Corner Shop на Стрэнд-стрит, недалеко от Трафальгарской площади, два русских большевика, партия которых в октябре предыдущего года захватила власть в России, сели за стол переговоров с двумя британскими дипломатами. В этих скромных и неподобающих обстоятельствах они, вполне возможно, строили или рушили мир. Дипломаты закончили обедать. В тусклом помещении, едва освещенном несколькими лампами и хмурым зимним небом, один из них принялся писать письмо по-русски. Он писал за тем же столом, где только что ел. Когда он закончил, его товарищ перевел все на английский язык. Письмо было адресовано «товарищу Троцкому, в Народный комиссариат по иностранным делам РСФСР» и начиналось так:

Товарищ! Предъявитель сего письма, мистер Локкарт, едет в Россию с официальной миссией, цель которой мне неизвестна. Я знаю его как безупречно честного человека, который признает наши позиции и сочувствует нам. Полагаю, что его временное пребывание в России — в наших интересах.

Двое британских подданных кивнули в ответ, и автор письма заказал французский десерт — pouding diplomate (пудинг «Дипломат»), однако через минуту официант вернулся и сказал, что пудинга нет. Это не вязалось с упомянутой в письме «официальной миссией — и все же, когда четверо мужчин вышли из кафе, один из них пружинящей походкой направился в сторону Уайтхолла. Максим Литвинов не отведал «дипломатического пудинга», а вот молодой Брюс Локкарт, направленный в Москву британскими властями для переговоров с Троцким, как всегда, добился своего. На сей раз он получил рекомендацию единственного человека в Великобритании, который мог вести дела с большевиками. Конечно, он не подозревал, что тем самым запус-кает цепочку событий, которые приведут к одному громкому делу, названному в его честь.

В 1918 году Брюсу Локкарту был 31 год. Как следует из паспортных данных, в нем было 170 см роста (в то время средний рост английских солдат составлял 165 см). Голубые глаза, каштановые волосы, высокий лоб, ничем не выдающийся нос, среднего размера губы и квадратное лицо. Уши у него были оттопыренные, а фигура коренастая. С фотографии в документе столетней давности он смотрит на нас холодно: оценивающим, немного скептичным, уверенным и умным взглядом Г. Эта фотография вполне достоверна, он вышел на ней правдиво, без прикрас.

Впечатление от нее усиливает голос Локкарта, который позже описал один из его друзей: «Его голос был твердым И спокойным, высокомерным и одновременно шутливым, обесценивающим только что сказанное» [2].

Роберт Гамильтон Брюс Локкарт в 1915 году по пути в Россию

Он родился в 1887 году в Анструтере, округ Файф, Шотландия, и с гордостью заявлял, что в его жилах нет ни капли английской крови.

Детство Локкарта прошло в большой, счастливой, дружной и благополучной семье. Предки его матери владели ликероводочным заводом «Бальменах», расположенным в Кромдейле близ Грантауна-на-Спее и славного своей репутацией; родственники по линии отца вложили капитал в каучуковые плантации в Малайзии. Родители отправили юного Локкарта учиться в престижный колледж Феттс в Эдинбурге, где у него проявился дар — но отнюдь не исследователя, а спортсмена. Он унаследовал прекрасные атлетические способности. Это придало ему уверенности в себе — возможно, временами даже излишней.

Окончив Феттс, он отправился не по стопам отца — в Кембридж, где спорт мог бы снова отвлечь его от занятий, но в Институт Тилли в Берлине, где обучался немецкому языку и ремеслам, а затем в Париж, где занимался с частными преподавателями. Результат не заставил себя ждать: спортивному подростку легко давались языки (уже через несколько лет он «говорил на шести или семи наречиях») [3], у него была великолепная память и страсть к литературе, поэзии, театру и искусству, которая не покидала его всю жизнь. Вскоре он уже цитировал по памяти пассажи из Гейне на немецком, а из трудов эстетика и писателя-путешественника Пьера Лоти — на французском.